Богослужения Великого поста имеют большое количество отличительных черт по сравнению с остальным периодом церковного года: практически каждый день Страстной седмицы имеет свои богослужебные особенности, когда, к примеру, чтение Апостола и особенного Евангелия дня появляется в последовании царских часов. Этих особенностей много на службах Страстной недели, когда Святая Церковь вспоминает события последних дней земной жизни Спасителя. В частности, в Великий Четверг вспоминаются события Тайной вечери: установление Иисусом Христом таинства Евхаристии, Его молитва в Гефсиманском саду, омытие ног ученикам и предательство Иуды.

Такие службы, наполненные глубокими смыслами и продолжительным чтением, представляют определенную сложность для прихожан. Великий византийский ученый Михаил Пселл, которого по праву можно назвать и поэтом, в своем парафразе канона на Великий Четверг попытался дать своим современникам пособие для более осмысленного понимания богослужебных чтений канона этого дня Страстной седмицы. На сегодняшний день в научном сообществе имеется достаточное количество публикаций о Михаиле Пселле, в которых рассматриваются разные аспекты его творчества, однако примечательно и даже удивительно, что до сих пор, как на Западе, так и в России, не только отсутствуют переводы парафраза на канон Великого Четверга, но даже не предпринимается никаких попыток перевода. На наш взгляд, сегодня необходим комментированный перевод парафраза на русский язык, так как в этом тексте заложены глубокие мысли, позволяющие по-новому осмыслить сам парафраз, а также глубже понять канон прп. Косьмы Маюмского на Великий Четверг, что дает возможность, с одной стороны, иначе взглянуть на события этого дня, а с другой – приоткрыть историю формирования гимнографических текстов.

Биография Михаила Пселла

Михаил^[1] Пселл вошел в историю византийской литературы как историк, философ и автор многочисленных риторических произведений (Бибиков, 2004: 422). Он родился в 1018 году (Безобразов, Любарский, 2001: 17) около Нарсийского монастыря (Barber, 2017: 3) в пригороде Константинополя^[2] в семье чиновника^[3]. О своем отце он пишет, что он был «остроумен, но не острослов», а мать, которую звали Феодота, описывает как «не только сотрудницу и помощницу отца, но и как умную и находчивую женщину» (Μπαλανός, 1951: 77). Известно, что Пселл был не единственным ребенком в семье. У него было две сестры, которые были старше его. А в семье ждали и хотели мальчика. Поэтому Пселл был желанным и выпрошенным горячими молитвами у Бога ребенком (Диль, 2011: 323). 

Французский историк Шарль Диль отмечает, что Пселл уже с малых лет проявлял необыкновенные умственные способности: так, например, у него не по возрасту была развита память и внимание. В отличие от остальных детей он не любил играть и веселиться, а проводил время за книгами и чтением классической литературы (Диль, 2011: 324). Известно, что уже в девять лет Пселл читал и объяснял Гомера, изучал Платона, Аристотеля и других классиков (Moravcsik, 1983: 437). В возрасте пяти лет^[4] Пселл пошел в школу и под руководством своего учителя, интеллектуала XI века свт. Иоанна Мавропода в полной мере освоил необходимый курс наук (Бибиков, 2004: 422). Столь раннее начало обучения говорит том, что Пселл был очень одаренным ребенком^[5]. О своем обучении он рассказывает в одном из своих главных исторических произведений – «Хронографии». Он пишет, что начал учиться около 1043 года и овладел не только риторикой, но и философией (Louth, 2007: 336)^[6], а также изучил геометрию, музыку, ритмику, арифметику, право, богословие.

После окончания школы перед юношей открылся путь самостоятельной ученой, литературной деятельности и государственной службы. Пселл начал свой путь по карьерной лестнице с должности помощника практора^[7] в Месопотамской феме, затем он стал помощником императорского секретаря при дворе императора Михаила V Калафата (1041–1042). В 1043 году он получил от Константина IX Мономаха (1042–1055) должность императорского секретаря и стал протасикритом^[8]. Затем он возглавил философскую школу, получив должность ипата^[9] (ὕπατος τῶν φιλοσόφων) философского факультета (Beck, 1977: 538). Это был самый высший титул в Византии. При императоре Михаиле IV Пафлагонском Пселл занимал должность адвоката и судьи, но в таком качестве он пробыл недолго (Κριαράς, 1972: 58).

Слава Пселла как философа распространилась настолько, что у него появилось много учеников из разных стран мира. Одним из самых известных учеников Пселла был Иоанн Итал (Hunger, 1978, 1: 122).

Также известно, что Пселл был женат на женщине из аристократической семьи, у пары родилась дочь Стилиана, которая умерла в возрасте девяти лет от тяжелой болезни. Но на этом семейные трудности для Пселла не закончились. Вероятно, в это же время скончалась и жена Пселла, после чего он решил удочерить одну девочку. В то время в Византии это было очень легко сделать (Безобразов, Любарский, 2001: 46). 

После всех этих событий родители Пселла удалились в монастырь на постоянное место жительства, но постриг не принимали. В конце 30-х годов XI века умер отец Пселла. После этого его мать Феодота стала вести еще более аскетический образ жизни. Перед самой смертью она приняла схиму и умерла после царствования Константина Мономаха (Безобразов, Любарский, 2001: 51), примерно в 1054 году.

К сожалению, очень часто, когда на человека обрушивается большая слава, многие ему начинают завидовать, выказывать свое недовольство. Не избежал этой участи и Пселл. Не выдержав постоянного напора со стороны окружающих, он оставил мир и около 1055 года удалился в монастырь, находившийся на малоазиатском Олимпе, где принял монашество с именем Михаил^[10]. Однако пробыл здесь Пселл недолго. Его не устраивало то аскетическое презрение к миру, которое царило среди монахов обители, да и монашеская жизнь была ему не по душе. В итоге Пселл покинул монастырь и отправился в Константинополь (Μπαλανός, 1951: 78).

Здесь он занял высокий государственный пост^[11], так как находился в хороших отношениях с императрицей Феодорой. Такие же близкие отношения были у Пселла и с последующими императорами Исааком Комнином, Константином Дукой, Романом Диогеном, Михаилом Дукой, при котором около 1077 года Пселл во второй раз покинул Константинополь. О дальнейшей его жизни нам ничего не известно. Умер он в конце XI века^[12].

Парафраз Пселла на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского

Михаил Пселл был выдающимся византийским писателем. По мнению немецкого византиниста Карла Крумбахера, по объему литературной деятельности Пселла можно сравнить с немецким философом и теологом Альбертом Великим (1200–1280) и с английским монахом и философом Роджером Бэконом (1214–1292) (Krumbacher, 1897: 435). Особое место в творчестве Михаила Пселла занимает толкование (парафраз) на канон прп. Косьмы Маюмского на Великий Четверг. На сегодняшний день Михаил Пселл один из самых изученных византийских авторов, но некоторые аспекты его творчества до сих пор остаются либо малоизвестными, либо неизвестными вовсе. В частности, это касается изучения Михаила Пселла как комментатора богослужебных текстов. Далее мы рассмотрим его парафраз и толкование к нему на канон Великого Четверга и предпримем филологический разбор этих текстов.

Парафраз Михаила Пселла в форме поэмы опубликовал в 1992 году Вестеринк Л.Г. под номером 24 в издании Canon in magnam quitam feriam в Лейпциге.

В византийской литературе существовало немало писателей, которые составляли парафразы. Например, древнегреческий поэт V века Нонн Панополитанский пересказал в форме гекзаметра Евангелие от Иоанна, что заложило основу для нового жанра стихотворных парафраз, который получил развитие во времена Византии^[13]. Также известны парафразы греческого ритора и философа IV века Фемистия на сочинения Аристотеля и т. д.

Пселл выбрал для своего парафраза шестистопный ямб – гекзаметр, которым пользовались Гомер и Гесиод для создания своих эпических произведений. Гекзаметр считается наиболее возвышенным и торжественным размером, подходящим для описания эпохальных событий и передачи возвышенных чувств (см.: Эллинские поэты…, 1999: 10), поэтому не случайно именно этот размер был избран для произведения, посвященного Великому Четвергу, связанному с евангельскими событиями Тайной вечери, прощанием Христа с учениками и последующими страданиями.

Особенности Михаила Пселла как толкователя

Парафраз Михаила Пселла имеет целый ряд особенностей. Например, в парафразе повторяется последняя строка у первого тропаря первой песни и второго тропаря первой песни (“ἔνδοξος ὢν πρὶν νῦν δεδόξασται πλέον” – «славен Он и еще более прославился»). В ирмосе третьей песни и первом тропаре третьей песни совпадают две последние строчки (“φαγεῖν κελεύων σῶμα σὸν ψυχοτρόφον, στερράν τε ποιῶν τὴν ἐκείνων καρδίαν” – «предлагая есть Свое Тело, питающее душу, и крепким делая их сердце»). В риторике такой прием называется эпифора. Это риторическая фигура, которая представляет собой повторение одинаковых слов в конце смежных отрезков речи. Также последняя строка восьмой песни имеет свою особенность: в ирмосе и первом тропаре повторяются два последних слова (“μελπέτω κτίσις” – «да воспевает творение»), а во втором тропаре совпадает только последнее слово (ἡ κτίσις – «тварь, творение»). Михаил Пселл использует эпифору для усиления художественного слова.

В парафразе на канон Великого Четверга Пселл использует различные языковые средства. Писатели-пуристы Македонской династии, к которым относится и Пселл, знали язык койне византийского периода и писали на нем свои произведения.

Пселл в парафразе использует такой языковой троп, как перифраз. Это косвенное упоминание объекта путем не называния, а описания. Поэт во втором тропаре шестой песни прибегает к скрытому образу одного из учеников, который замышлял убийство Христа. Автор не называет прямо этого ученика, но говорит, что у него была склонность к убийству и сердце его наполнено звериными страстями^[14].

В ирмосе седьмой песни Пселл использует оксюморон для усиления художественной яркости произведения. Так, автор употребляет оксюморон, говоря о юношах в вавилонской печи. Приведем это место: «Персидской печи, разожженной семикратно, юноши не испугались, идя в огонь как в воду, воспевали сладкозвучную песню Слову, ибо благословен Владыка всех» (Michael Psellos, 1992: 291)^[15]. Этим выражением Пселл несколько обескураживает читателя, заставляет его удивиться, задуматься над этим событием.

В тексте комментария Пселла на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского встречается различие и противопоставление (антитеза) ума и мысли: “δεδόσθω γοῦν ἐκείνῳ μὲν ὁ νοερὸς χαρακτήρ, ἐμοὶ δὲ ἡ τῆς διανοίας διέξοδος﮲ ὁ μὲν γὰρ νοῦς εἰς ἑαυτὸν ἀνελιττόμενος βραχύς ἐστι τὴν προφοράν, ἡ δὲ διάνοια τὸν νοῦν ὑποβᾶσα διεξοδικωτέρα ἐστί” («Поэтому пусть ему будет предоставлен характер ума (ὁ νοερὸς χαρακτήρ), а мне изложение мысли, ведь ум (ὁ νοῦς), поскольку он раскрывается к самому себе, это краткое высказывание, а мысль (ἡ διάνοια), спускаясь ниже ума, является более пространной») (Michael Psellos, 1989: 51).

Фонетика и морфология

С точки зрения фонетики парафраз Михаила Пселла на канон Великого Четверга укладывается в рамки древнегреческого языка классической эпохи, ориентированной на аттический диалект. Например, мы видим такое общегреческое явление, как красис (κἄν) (см.: Michael Psellos, 1989: 50). Однако можно выделить некоторые примеры, которые указывают на поздний период развития древнегреческого языка: это использование ионийской формы κιρνάω (смешивать, наполнять) вместо более употребительной в аттическом диалекте κεράννυμι (смешивать, приготовлять), использование ионийской формы προεῖπον от глагола προειπεῖν (возвестить, объявить). Также Пселл прибегает к использованию дорических форм ἰών от глагола εἰμί (быть), ἀντιτετυπωμένως от глагола ἀντιτυπόω (воспроизводить, изображать) и формы συντετμημένως от глагола συντέμνω (сжато излагать). Но самым интересным является слияние двух слов κατά и αὐτοῦ после элизии (отпадения конечного гласного перед начальным гласным следующего слова).

Морфология текста парафраза и комментария к нему в целом соответствует нормам аттического диалекта.

Словообразование

Одной из отличительных черт любого языка является образование новых слов. Это происходит разными способами. Михаил Пселл в парафразе и комментарии употребляет некоторые слова, которые не использовались в классическую эпоху (то есть они отсутствуют в словарях древнегреческого языка).

Суффиксация

При помощи суффиксов в древнегреческом языке образуются имена существительные и прилагательные. Далее рассмотрим основные виды суффиксов, которые использует Пселл в парафразе и комментарии.

Имена существительные, которые обозначают действующее лицо, деятеля (nomina agentis), образуются от глаголов с помощью суффикса -της: εὐεργετέω (совершать благодеяние, оказывать услугу) – ὁ εὐεργέτης (оказывающий услуги или благодеяния). Еще один суффикс в этой группе – -ος; приведем некоторые примеры: θαυματουργέω (творить чудеса) – ὁ ἡ θαυματουργός (чудотворец), δολόω (ловить с помощью хитрости) – ὁ δόλος (хитрость, обман, коварство).

Также от глагольных основ образуются и имена существительные, обозначающие действие или состояние (nomina actionis). Для этого используются различные суффиксы с близким значением. В парафразе nomina actionis образуется в основном с помощью cуффикса -σις: λυτρόω (отпускать или освобождать за выкуп) – ἡ λύτρωσις (выкуп, искупление), σαρκόω (превращать в живую плоть, оживлять) – ἡ σάρκωσις (воплощение), ἀγαπάω (любить) – ἡ ἀγάπησις (любовь, влечение).

Также в парафразе были найдены имена существительные со значением качества (nomina qualitatis). Они образуются от существительных и прилагательных с суффиксом -τητ. Приведем пример образования от прилагательного: ταπεινός (покорный, послушный, смиренный) – ἡ ταπεινότης (упадок, падение, унижение).

При помощи суффикса -μα образуются отглагольные существительные со значением «результата действия» (nomina rei acti) либо абстрактно самого действия (nomina actionis). Но в подавляющем большинстве случаев суффикс -μα обозначает «результат действия», например: от глагола προσλημμαβάνω (присоединяю, беру на себя, принимаю) образовано существительное τὸ πρόσλημμα (восприятие), от глагола πταίω (делать промах, ошибаться) образовано существительное τὸ πταῖσμα (ошибка, промах, погрешность), от глагола ἐξιλάσκομαι (умилостивлять) – существительное τὸ ἐξίλασμα (умилостивление), которое является результатом действия глагола.

В парафразе Пселла встречаются слова, образованные двумя корнями. Например: κυματοτρόφος (питающийся морской добычей) образовано при помощи двух слов: τὸ κῦμα (волна, вал) и ὁ ἡ τροφός (кормилец, кормилица). В тексте парафраза слово κυματοτρόφος используется в контексте того, как бездна, питающаяся морской добычей, иссушается по причине высыхания Чермного моря. Другой пример: ταχυδρόμος (быстро бегущий) образовано при помощи двух слов: ταχύς (быстрый, скорый) и ὁ δρόμος (бег, путь). В тексте парафраза слово ταχυδρόμος используется для обозначения учеников, которые спешат исполнить евангельские догматы.

Суффиксация в нашем тексте показывает, что на аттический диалект оказал некоторое влияние язык койне. Из всех суффиксов самым эффективным является суффикс -μα, характерный для позднего языка. Кроме того, иногда этот суффикс образует nomina actionis, что не характерно для аттического диалекта.

Синтаксис

По объему парафраз на Великий Четверг и комментарий к нему являются сравнительно небольшими текстами, но несмотря на это их синтаксис чрезвычайно разнообразен. Мы видим, что автор прибегает к использованию разных и подчас сложных синтаксических конструкций, которые имеют большое значение для грамматики древнегреческого языка. Эти конструкции необходимо учитывать при переводе на русский язык, так как они помогают в правильном понимании текста, без чего невозможно верно интерпретировать его содержание.

Одна из важных конструкций носит название accusativus objecti interni (винительный содержания, или внутреннего объекта); она имеет место один раз в тексте комментария Пселла на парафраз. При ее создании имя существительное и глагол употребляются с одинаковыми корнями: “τὰ μὲν γὰρ σώματα, ἐκ τῶν τεσσάρων στοιχείων είληχότα τὴν κρᾶσιν, ἄλλο τι παρ᾿ ἐκεῖνα τυγχάνει﮲ οὔτε γὰρ ὁ λίθος οὔθ᾿ ὁ σίδηρος οὔτε τὸ ἡμέτερον σῶμα ἢ πῦρ ἐστι καθαρῶς ἢ ἀὴρ ἤ τῶν ἄλλων στοιχείων, ἀλλ᾿ ἐξ ἐκείνων μὲν συνεκράθη, ἄλλο δέ τι μετὰ τὴν σύγκρασιν γέγονε” («действительно, тела, получив смешение из четырех элементов (стихий), оказываются чем-то иным сравнительно с ними, ведь ни камень, ни железо, ни наше тело не являются в чистом виде огнем или воздухом или чем-то из других элементов, но хотя они смешались из них, однако после сорастворения (ἡ σύγκρασις) они стали чем-то иным») (Michael Psellos, 1989: 48). Винительный внутреннего объекта имеет скорее эмоциональную окраску и используется автором для того, чтобы вызвать живой интерес у читателя к описываемому событию.

В тексте парафраза встречается достаточно распространенная в древнегреческом языке конструкция genitivus absolutus (родительный независимый), которая состоит из имени, обозначающего субъект действия, и согласованного с ним причастия в функции предиката. Эта конструкция переводится на русский язык придаточными предложениями, имеющими разное значение. В нашем случае этот оборот употребляется во временном значении: “τοῦ κήρυκος βοῶντος ὡς δεσπότης εἰς ὑπερῴους χαμόθεν ἤρθη τόπους” («Вестник восклицает, что Владыка в вышние места от земли отправился (поднялся)») (Michael Psellos, 1992: 293).

В тексте комментария Пселла на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского встречается условное придаточное предложение, которое в латинской и древнегреческой грамматике носит название casus realis (реальный условный период). Этот оборот представляет условие как реально существующий факт. В главном предложении используется любое наклонение, соответствующее смыслу содержания всего предложения, а в придаточном используется союз εἰ с индикативом любого времени: “εἰ δὲ καὶ πρὸς ταύτην λυττᾷ τὴν ἐπίλυσιν, καὶ ἑτέραν προσθείη, ὡς ὁ ἄνθρωπος ἢ μερικός ἐστιν ἢ καθόλου, ἡμεῖς δέ φαμεν τὸν καθόλου ἄνθρωπον ἀνειληφέναι τὸν κύριον, ὃς δὴ καὶ ἀσύνθετός ἐστι καὶ διὰ τοῦτο μία φύσις λεγόμενος” («Если же и это разъяснение не отвратит его от своего неистовства, и он прибавит другое возражение, что человек является или отдельным (μερικός) или (человеком) вообще (καθόλου), то мы скажем, что Господь воспринял человека вообще, который является уже несложным и поэтому называется одной природой») (Michael Psellos, 1989: 49).

В целом синтаксис Пселла соответствует аттической классической норме.

Лексика

При переводе парафраза и комментария было установлено, что часть лексики этих текстов имеет ряд особенностей, которые характерны для более позднего периода развития греческого языка. Словари подобную лексику относят к категории слов Нового Завета.

Одним из поздних диалектов древнегреческого языка является так называемое койне, возникшее в постклассическую античную эпоху. Приведем примеры этой формы греческого языка из анализируемых нами текстов: ὁ πρόσλημμα (восприятие), ὁ μύστης (посвященный в таинства), ἡ λύτρωσις (выкуп, искупление), παγκόσμιος (всемирный, всеобщий), τὸ κήρυγμα (объявление, проповедь, учение), κτίζω (создавать, творить), αἱματόρρυτος (кровавый), ἡ σάρκωσις (воплощение), ὁ ἄβυσσος (бездна, ад), παμφάγος (всеядный, всепожирающий).

Одной из особенностей языка койне является употребление предлога εἰς с винительным падежом в значении ἐν («в» – о местонахождении), хотя в аттическом диалекте предлог ἐν употребляется с тем же значением, но только с дательным падежом. Приведем пример употребления предлога εἰς с винительным падежом: “τὸ πάσχα, φησὶ τοῖς μαθηταῖς ὁ πλάσας, θύειν τὸ θεῖον εἰς ὑπέρτατον τόπον” («Говорит ученикам Сотворивший: совершить Пасху божественную на Высочайшем месте») (Michael Psellos, 1992: 293).

Наш текст представляет нам случаи синонимии. В начале парафраза находим такое выражение: “πόντος μέλας πρὶν τέμνεται τετμημένῃ ξηραίνεται δὲ κυματοτρόφον βάθος. Βυθὸς δ᾿ ὁμοῦ τάφος τε καὶ καινὴ βάσις, Αἰγυπτίοις τάφος μέν, Ἑβραίοις βάσις” («Море Чермное в то древнее время рассекается высеченным, и иссушается питающаяся морской добычей бездна. Морская глубина в то же время могила и новый переход, могила же для египтян, переход для евреев») (Michael Psellos, 1992: 286). В этом примере существительные τὸ βάθος (глубина, бездна, пропасть) и ὁ βυθός (глубина, бездна, морская пучина) в своих словарных значениях являются тождественными понятиями. Другой пример: «ἄκτιστος ὤν, κτίστης δὲ πάσης οὐσίας, τὸκτιστὸν ἐπτώχευσας ὕστερον, λόγε» («Будучи нетварным, Создателем всякой сущности, у создания Своего просил подаяния, о Слово!») (Michael Psellos, 1992: 287). В этом примере существительные ὁ κτίστης (создатель, творец) и ὁ κτιστός (тварный, сотворенный) являются словами, у которых совпадает значение. Также в этом примере мы видим обращение автора к Богу.

Таким образом, анализ показал, что лексика в тексте Пселла имеет ряд особенностей. В целом можно констатировать, что автор прекрасно владел классическим литературным греческим языком, но иногда в текстах прослеживается и влияние лексики языка койне.

Стилистический аспект перевода

Текст парафраза представляет описание как тип речи, который характеризуется употреблением не только прилагательных и существительных, но также глаголов и наречий. Этот тип речи богат на использование сравнений и употребление слов в переносном значении. Все эти черты определяют стиль текста как художественный, для которого характерны множество метафор и сравнений, необычная авторская позиция, легкие для восприятия предложения.

Приведем несколько примеров: “τὸ δ᾿ αἷμα κιρνᾷ νέκταρ ἡδῦνον φρένας” («И Кровь наливает, как нектар, исправляющий мысли») (Michael Psellos, 1992: 287) – емкое сравнение. Другой пример: “ὁ Χριστὸς ἡμῶν, ἡ λύτρωσις, ἡ χάρις” («Христос наш, искупление, радость») (Michael Psellos, 1992: 287). В этом примере мы видим, как Пселл при помощи яркой метафоры прославляет Христа.

Напротив, текст комментария на парафраз представляет рассуждение как тип речи, который имеет строго логический характер повествования, ясное и четкое изложение всех основных выводов и положений. Из этого можно сделать вывод, что по стилю комментарий на парафраз является научным текстом, в котором используются предложения с однородными членами, разные типы сложных предложений с подчинительными союзами и большое количество вводных предложений, которые имеют уточняющую функцию.

Приведем лишь несколько примеров: “τῆς θείας δέ μορφῆς ἤτοι φύσεως ἐν μιᾷ τῶν αὐτῆς ὑποστάσεων τῇ ἀνθρωπίνῃ οὐσίᾳ ἀτομωθείσῃ συνεληλυθυίας, οὐκ ἄλλο τι γέγονεν ἀπὸ τῆς ἀρρήτου ταύτης μίξεώς τε καὶ κράσεως, ἀλλὰ καὶ μετὰ τὴν ἕνωσιν αἱ φύσεις τὸ ἀσύγχυτον ἔχουσιν” («Когда же божественный образ (ἡ μορφή), то есть природа, в одной из ее ипостасей сошелся со ставшей индивидуальной (неделимой) (ἀτομωθείσῃ) человеческой сущностью не возникло чего-то иного от этого неизреченного смешения и растворения (μίξεώς τε κράσεως), но и после единения природы обладают неслитностью») (Michael Psellos, 1989: 48). В данном случае автор раскрывает для современников значение слова, чтобы, видимо, сделать текст более живым и понятным для восприятия. Другой пример: “ἀντίσοσις δέ ἐστιν ἡ τῶν φύσεων πρὸς ἀλλήλας ἀντιπεριχώρησις καί, ὡς ἄν τις εἴπῃ ἀμοιβή τις καὶ μετάδοσις” («Взаимообмен же – это взаимопроникновение (ἀντιπεριχώρησις) природ в отношении друг друга и, как можно сказать, некое воздаяние (отплата/взаимодействие) (ἡ ἀμοιβή) и передача (ἡ μετάδοσις)») (Michael Psellos, 1989: 50). В этом примере Пселл дает прямое определение понятия, которое необходимо для верного восприятия различных природ во Христе.

Любой текст невозможно представить без использования различных литературных приемов и средств художественной выразительности. Все эти черты находят отражение и в текстах парафраза и комментария к нему Михаила Пселла на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского. Рассмотрим это на конкретных примерах.

Например, автор использует звукоподражательную лексику. Два раза в тексте встречается глагол φθέγγομαι (звучать, издавать звук).

Также имеет место и такой прием, как аллитерация: “ἀλλ᾿ ἦν ἀναιδὴς καὶ πιπράσκων καὶ πίνων” («Но был он бесстыден, (одновременно) предавая и выпивая (Чашу Причастия)») (Michael Psellos, 1992: 292). Другой пример из текста комментария: “δεδόσθω γοῦν ἐκείνῳ μὲν ὁ νοερὸς χαρακτήρ, ἐμοὶ δὲ ἡ τῆς διανοίαςδιέξοδος” («Поэтому пусть ему будет предоставлен характер ума (ὁ νοερὸς χαρακτήρ), а мне изложение мысли») (Michael Psellos, 1989: 51). Из этих примеров видно, что для аллитерации автор прибегает к использованию однокоренных слов.

В анализируемых текстах встречаются случаи использования корней, близких между собой по разным признакам.

В выражении “ὁ τοῦ δύσφραστος ἐν γνώσει λόγος, ἡ τῶν ἀπείρων κτισμάτων πανταιτία, ἡ πᾶσιν ἐμπνέουσαπνεύματος χύσιν” («Неизъяснимо в своей мудрости Слово Отца, ведь оно сотворило разнообразие бесконечных творений, во всех вдохнув поток Духа») (Michael Psellos, 1992: 286) наблюдается игра слов на основе одинакового звучания корней: ἐμπνέω (дышать, жить) и τὸ πνεῦμα (дуновение, дыхание, дух). Другой пример: “ὡς οἷα μύστας μυσταγωγῶν τοὺς φίλους” («Чтобы друзья Ее были посвящающими совершителей таинств») (Michael Psellos, 1992: 287). Подобная игра слов способствует правильному пониманию смысла сказанного, а также призвана вызывать у читателя различные эмоциональные проявления.

В выражении: “πρὸ τῆς κατὰ μέρος τοῦ ῾ὡς ἄνθρωπος ὑπάρχω᾿ ζητήσεώς τε καὶ ἐξηγήσεως τοῦτο διερευνήσασθαι χρή, τίς ἐστιν ὁ τοῦτο φθεγγόμενος, ὃν δὴ ὁ μελῳδὸς ὑποκρίνεται”  («Прежде подробного рассмотрения и истолкования слов: “Как человеком Я пребываю” необходимо объяснить, Кем является Произносящий это, Которого представляет собой песнопевец») (Michael Psellos, 1989: 47) слова ἡ ζήτησις (поиск, исследование) и ἡ ἐξήγησις (разъяснение, истолкование) имеют одинаковое написание и звучание, но разное значение (омонимия). В этом примере наблюдается и такое явление, как народная этимология, или ложная этимология, когда в результате созвучия возникают разные лексические ассоциации слов. Подобная игра слов позволяет разобраться в смысле высказывания и производит эмоциональный эффект.

“ὅτι ὥσπερ δὴ θεὸς ὢν κατ᾿ οὐσίαν ἄνθρωπος γέγονα τέλειος ῾οὐσίᾳ, οὐ φαντασίᾳ, τουτέστιν ὑπάρξει (οὕτω γὰρ ἐνταῦθα τὴν οὐσίαν ἀκουστέον καὶ οὐ κατὰ ψιλὴνἔλλαμψιν, ἵνα μὴ σχετικὴ νομισθείη ἡ ἕνωσις), οὕτω δὴ καὶ ἡ ἑνωθεῖσά μοι σάρξ θεὸς γέγονε τέλειος κατὰ τὸν τρόπον τῆς ἀντιδόσεως” («Как будучи Богом по сущности Я стал совершенным человеком “сущностью, не воображением”, то есть бытием (ἡ ὕπαρξις) (ведь таким образом следует здесь понимать сущность, а не по простому озарению (ἡ ἔλλαμψις) дабы единение не посчитали относительным (σχετικός) так, конечно же, и соединившаяся со Мною плоть стала совершенным Богом по образу “взаимообмена”)) (Michael Psellos, 1989: 49-50). В этом примере мы видим слова, имеющие один общий корень, которые совпадают по звучанию и морфемному составу, но имеют разное лексическое значение (паронимы): ἡ ψιλός означает «безволосый, непогребенный, беззащитный», а ἡ ἔλλαμψις переводится как «озарение».

Особенностью художественного текста являются риторические вопросы. Приведем примеры из комментария Пселла на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского: “ἆρά γε ὁ κυριακὸς ἄνθρωπος, τουτέστι τὸ πρόσλημμα, ἢ ὁ τὴν ἡμετέραν μορφὴν ὑποδύς, τὸ υἱικὸν τῆς μακαρίας τριάδος πρόσωπον, ἢ ἡ ἐξ ἀμφοτέρων τῶν δύο φύσεων ὑπόστασις καὶ ἐν ἀμφοτέραις ταῖς φύσεσιν” («Есть ли это Господень человек, то есть, прибавление (τὸ πρόσλημμα), или Тот, Кто принял на Себя наш образ, сыновняя ипостась блаженной Троицы, или ипостась из обеих, из двух природ и в обеих природах?») (Michael Psellos, 1989: 47). Другой пример: “πῶς γὰρ ἂν εἴπῃ σαρκίνη φύσις ῾ὡς ἄνθρωπος ὑπάρχω οὐσίᾳ, οὐ φαντασίᾳ᾿, ἢ πῶς ἡ θεία φύσις τὸ αὐτὸ τοῦτο φθέγξεται” («Ибо как сказала бы плотская природа: “Как человеком Я пребываю сущностью, не воображением”, или как то же самое произнесет природа Божественная?») (Michael Psellos, 1989: 48). Риторический вопрос применяется для усиления выразительности в той части текста, которая, по мнению автора, должна вызвать определенный отклик у читателя.

В сфере лексики к стилистическим особенностям Пселла относятся и элементы возвышенного стиля, например: “μυστηρίων ἄρρητα τοῖς φίλοις βάθη ὁ κηδεμὼν εἴρηκας ἀρρήτοις λόγοις” («В невыразимые глубины священных Таинств друзей посвятил Покровитель невыразимыми словами») (Michael Psellos, 1992: 289). Другой пример: “ἄβυσσος ἐσχάτη με κυκλοῖ πταισμάτων» («Глубочайшая бездна падений окружила меня”) (Michael Psellos, 1992: 290).

В парафразе один раз встретился элемент разговорной речи, в данном случае это обращение к Богу Отцу: “ἔθου κραταιὰν ἀγάπησιν ἰσχύος καὶ πατρικὴν νόησιν, οἰκτίρμον πάτερ” («Ты установил крепкую любовь силы и отеческую Мысль, о милосердный Отец»). В комментарии на парафраз также присутствует элемент разговорной речи – обращение к читателю: “πλὴν μέχρι τούτου στήτω ἡμῖν τὸ παράδειγμα﮲ προσωτέρω γὰρ χωρῶν πολλὴν εὑρήσεις διαφοράν” («Впрочем, пусть у нас пример остановится на этом, потому что, проходя дальше, ты найдешь большое отличие») (Michael Psellos, 1989: 48).

Таким образом, можно сделать вывод, что Михаил Пселл в парафразе на Великий Четверг использует большое количество выразительных средств языка, прекрасно вписывающихся в стихотворный гекзаметр, который является одним из самых распространенных античных размеров и позволяет читателю более вдохновенно и легко пережить воспоминание драматических событий этого дня. Основой текста парафраза на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского является художественный стиль, а текст комментария на парафраз выдержан в научном стиле. При помощи этих двух стилей Михаил Пселл ярко описывает события Великого Четверга как для современной ему аудитории, так и для последующих поколений читателей.

Также необходимо отметить, что Михаил Пселл за свою жизнь написал большое количество произведений на разные темы. Примечательно, что он является одним из первых поэтов, кто взялся за непростую задачу комментирования богослужебных текстов. Интересно, что, будучи монахом, не имеющим священного сана, Пселл приступил к составлению парафраза на канон Великого Четверга прп. Косьмы Маюмского. В этом отношении Пселл показывает безграничную любовь к богословским наукам, для которых главным фактором является не наличие священного сана, а, в первую очередь, желание, способности и самое главное – интерес. Все эти качества были присущи Михаилу Пселлу.

Важно подчеркнуть, что парафраз на канон Великого Четверга и комментарий к нему являются единственными произведениями Михаила Пселла, касающимися гимнографии. Возможно, это связано с тем, что в его времена этот жанр не имел такого большого распространения, какое он получил в последующие века. Заслугой Пселла является то, что он был одним из тех, кто заложил в византийской литературе основу этого важного жанра, который продолжил интенсивно развиваться в XII веке.