В день празднования 70-летия Победы в России произошло событие, имеющее прямое отношение к теме статьи. Речь идет об акции «Бессмертный полк», во время которой миллионы людей прошли по улицам городов с фотопортретами своих родственников – участников Великой Отечественной войны. Эта волнующая процессия стала подтверждением значимости феномена семейного портрета как механизма исторической памяти, восстановления «живой» связи с ушедшими из жизни поколениями. Всенародное шествие приобрело характер духовного действа, смысл которого – в воссоединении его участников со своими предками, своим родом, и посредством него – с Родиной, Отечеством. В каком-то смысле эта акция стала тем «общим делом» по «воскрешению отцов», которому посвятил свое учение мыслитель Николай Федоров. В таком ключе она была воспринята многими в нашей стране.

«Крестным ходом» назвал шествие протоиерей Дмитрий Смирнов (церковный и общественный деятель, председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства) в своей проповеди на 70-летие Великой Победы: «…В Москве, помимо парада, который всегда является у нас высшим образцом воинского искусства, произошло совершенно чудесное явление. Мне кажется, что ничего более грандиозного и важного в жизни мне увидеть не довелось. <…> Это воистину крестный ход, которым прошли внуки, правнуки, дети тех наших героев, и не только героев, а просто страдавших в этих страшных событиях людей, которые оказали противодействие самому жуткому злу на земле…». Православный священник развивает мысль о том, что это поистине всенародное шествие (масштабы которого никто не мог предвидеть) было вызвано потребностью людей ощутить сопричастность с историей своей семьи и через нее с историей своей страны: «Это было желание соединиться со своим родом. Потому что ведь каждый из нас не просто «из ниоткуда» – из бездны космоса вдруг появился на земле. Нет! У каждого есть – отец и мать. У каждого есть – два дедушки и две бабушки. У каждого есть – четыре прадедушки и четыре прабабушки. У многих есть тети и дяди…"[1].

Можно привести еще одно близкое по смыслу суждение известного кинорежиссера Карена Шахназарова: «…Я думаю, что вчерашний день был, конечно, необыкновенным. Все-таки наша Родина полна каких-то скрытых смыслов. У меня ощущение, что вчера началось рождение новой российской нации… Потому что родился новый миф Победы... “Миф” – это очень важная составляющая формирования нации. Когда люди вышли с портретами – это уже не советская мифология, где герои погибли. А здесь они – воскресли! “Воскресение” – это величайшая основа для создания новой мифологии… У меня было ощущение, когда я видел эти миллионы людей, что после растерянного населения 90-х годов, появился новый народ, со своей новой идеологией…»[2].

Пробуждение в наших современниках родового самосознания актуализирует вопрос о смысле и функциях «семейного портрета» – феномена культуры, имеющего глубокие корни и разнообразные конкретно-исторические трансформации: от погребальных масок древности до современных медиа-образов.

История семейного портрета в России насчитывает более трехсот лет. Наиболее ярко она представлена живописными портретами (масло, акварель, эмаль и др.) представителей дворянских и купеческих родов XVIII-XIX вв., а также семейными фотографиями («светописью») дореволюционного времени. Без фамильных портретных галерей невозможно представить себе мир русской классической усадьбы. Авторами этих работ являлись как профессиональные художники (русские и иностранцы), так и живописцы-самоучки, наследие которых было открыто и стало пристально изучаться отечественными искусствоведами в конце прошлого века [7, 16 и др.].

Изобретение фотографии в середине XIX века привело к широкому распространению фотографических семейных портретов, которые чаще всего носили постановочный характер и создавались в условиях специализированных ателье. Процесс фотографирования и подготовки к нему становился важным и ответственным событием в жизни семьи. В качестве фотографов нередко выступали профессиональные художники, хорошо знакомые с законами композиции в искусстве. Наиболее известными среди них были Л. Прахов (ученик А. Венецианова), А. Деньер, А. Карелин, В. Каррик. Среди фотографов XIX века, работавших в жанре семейного портрета, можно выделить имя Андрея Осиповича Карелина, который одним из первых в русской «светописи» обратился к жанру интерьерного семейного портрета («комнатные группы») [1].

Одновременно с развитием фотографии формируется культура хранения и экспонирования семейных портретов:

- появляются фотоальбомы (которые становятся семейной реликвией);

- на смену классическому картинному багету приходит фоторамка, декорирование которой отражало широкий спектр стилистических тенденций современности;

- начинают применяться паспарту, поясняющие подписи, автографы и др. Семейные фотографии развешивались на стенах в кабинете или гостиной, расставлялись на комодах, полках, каминах.

В XX веке, особенно во второй его половине, вследствие разрушения традиционного семейного уклада, разрыва «нитей родового предания», семейный портрет как особый жанр искусства и бытовой культуры уходит в прошлое. Ему на смену приходят «моментальные» снимки, фиксирующие различные события жизни, или любительские фотографии членов семьи, которые редко несут в себе образное начало (следовательно, вряд ли могут быть названы портретами с точки зрения традиционной эстетики). Домашние портретные галереи, в которых наглядно представлено родовое древо с образами предков, превратились в ретро-экзотику, которой в реальной жизни уже не было места.

Но чувство рода в человеке глубинно и неискоренимо, и сегодня оно вновь заявляет о себе, побуждая вернуться к прерванной традиции.

Современный подход к феномену «портрета», и «семейного портрета» в частности, имеет свои особенности. До недавнего времени в отечественных исследованиях он рассматривался преимущественно в контексте искусствознания как художественно-эстетическое явление [2, 3, 6, 8, 9, 10,16 и др.]. Акцент делался на вопросах истории развития этого жанра в разных видах искусства, типологии (автопортрет, исторический, психологический, мифологический, семейный и др.), специфике художественно-выразительных средств портретного образа в разных видах искусства, в творчестве отдельных художников и др.

Сегодня феномен «портрета» стал осмысляться в более широком междисциплинарном контексте, что явилось следствием развития культурологической научной парадигмы, появления новых направлений в гуманитарных исследованиях, таких как философия культуры, социология культуры, культурная антропология, культура повседневности, визуальные исследования, семиотика и др. В свете новых исследовательских установок портрет рассматривается как одна из важных символических систем, «как специфические “медиа”, отражающие и транслирующие не только эстетический, но и определенный социокультурный опыт» [5, с. 130].

В этой связи не случайно именно «семейный портрет» сегодня выходит на авансцену исследовательского интереса, поскольку он в большей степени, чем другие виды изображений человека, реализует основные функции культуры: самоидентификации личности в «большом времени культуры» и сохранения-трансляции исторической памяти семьи, рода, народа (мемориальная или мнемоническая функция).

Наиболее глубоко раскрыть природу семейного портрета позволяет обращение к русской религиозно-философской традиции второй половины XIX – начала XX веков, в которой тема рода рассматривалась в связи с фундаментальными проблемами бытия. На это время приходится расцвет российской генеалогии.

Основополагающие принципы религиозной генеалогии были сформулированы в трудах самобытного духовного мыслителя Николая Федорова, в учении которого «генеалогия обращена не только в прошлое, но и в будущее – к эсхатологической развязке мировой истории» [4, с. 64]. Федоров выступает с идеей «патрофикации» – воскрешения предков, отцов, которая подразумевала воссоздание всех живших поколений, их преображение и возвращение к Богу. «Только в учении о родстве вопрос о толпе и личности получает решение: единство не поглощает, а возвеличивает каждую единицу, различие же личностей лишь скрепляет единство, которое все заключается… в сознании каждым себя сыном, внуком, правнуком, праправнуком… потомком, т. е. сыном всех умерших отцов, а не бродягою, не помнящим родства, как в толпе» [4, с. 64].

Особый интерес в связи с нашей темой представляет наследие отца Павла Флоренского. Проблемы генеалогии занимали одно из наиболее важных мест в широком спектре научных интересов П.А. Флоренского [12]. Разработку теоретических проблем генеалогии он сочетал с изысканиями по истории собственного рода, по крупицам собирая сведения о предках, многочисленных родственниках.

Задачу генеалогии Флоренский видел в том, чтобы понять род как целое, смысл которого сквозит в каждом члене рода. «Род есть единый организм и имеет единый целостный образ. Он начинается во времени и кончается. У него есть свои расцветы и свои упадки. Каждое время его жизни ценно по-своему; однако род стремится к некоторому определенному, особенно полному выражению своей идеи, перед ним стоит заданная ему историческая задача, которую он призван решить…» [14, с. 49-50].

Согласно концепции Флоренского, сущность рода, его идея может быть реализована в одном его представителе («лик» или «энтелехия» рода). Подобно тому, размышляет Флоренский, как у отдельного человека личность его в разных поступках, разных его состояниях, свойствах и органах проступает с различною степенью выразительности, так и у рода есть места большей или меньшей прозрачности.

Понимание рода как духовного единства коренным образом меняет нравственное самосознание человека: «Себя чувствовать надо не затерявшимся в мире, пустом и холодном, не быть бесприютным, безродным; надо иметь точки опоры, знать свое место в мире – без этого нельзя быть бодрым. Надо чувствовать за собою прошлое, культуру, род, родину. У кого нет рода, у того нет и Родины и народа. Без генеалогии нет патриотизма. Чем больше связей, чем глубже вошла душа в прошлое, чем богаче она обертонами, тем культурнее, тем более культурная масса личности…» [14, с. 29].

Долг каждого живущего, считал П.А. Флоренский, хранить память о прошлых поколениях, всматриваться в «лица» и «лики» истории, скрупулезно изучать детали. Он подчеркивал, что в генеалогических изысканиях нет мелочей и никогда нельзя заранее сказать, что важно и что не важно. На возможные возражения, что все документы и свидетельства утрачены, Флоренский убежденно доказывал, что этого не может быть: человек, лицо, живя в культуре, не может затеряться, так как он связан тысячами нитей с окружающей жизнью, и эти связи так или иначе сохраняются. Просто нужны усилия по восстановлению генеалогии – и физические и духовные: «Мое заветное ощущение жизни, мое самое глубокое чувство и моя вера, многократно подтверждавшаяся на опыте, что есть основная аксиома истории: ничто не пропадает. Ни хорошее, ни плохое. …Надо, следовательно, не лениться в поисках. Надо много трудиться над разысканием следов прошлого. Они останутся, да. Но помните, что и нашей небрежности к прошлому, нашей духовной невоспитанности, нашего замыкания в себе следы тоже останутся» [14, с. 32].

Концепция Флоренского предусматривает ответственное отношение не только к предкам, но и к собственной жизни: долг каждого – как представителя рода – выявить свое лицо, то есть воплотить свою индивидуальность, свои чувства, мысли, опыт – для следующего поколения сынов: «Бесплодие же (физическое и духовное), одиночество есть невыявленность миру лица… Наиболее глубокое познание личности возможно только сыну ее и через сына ее…» [14, с. 57].

В рамках своего понимания рода Флоренский разрабатывал основы биографики – особого способа изучения личности в контексте истории рода.

В свете концепции Флоренского интерес представляет его трактовка понятий «порода» и «благородство». Наглядным проявлением разрушения родового самосознания он считал утрату современным человеком таких качеств, как благородство, породистость: «…Член определенного рода – родовит, он – определенной «породы», породист…, то есть одновременно «породистый» и «благородный». Это значит, что род в нем явно сквозит. Да и что иное есть благородство, как не прозрачность эмпирической оболочки для ноуменального содержания... Ведь благороден тот, в ком вид определен, целен, невозмущен, то есть, зрим четко обрисованным. Благороден – тот, в чьем виде зрим род его, то есть в чьем лице видно вечное и вселенское…» [14, с. 123].

Центральное место занимал «семейный вопрос» в размышлениях Василия Васильевича Розанова. «Род – на – род = народ» – этот афоризм очень любил В.В. Розанов, на этом принципе строится его концепция семьи и воспитания. В обобщенной форме теория рода изложена философом в книге «Семейный вопрос в России» (1903 г.) [11]. Идеи Розанова звучат сегодня особенно актуально, они помогают глубже осмыслить метафизику семьи и рода, истоки традиционных семейных ценностей и тех форм жизни, в которых они воплощаются. Следует отметить, что В.В. Розанов значительное внимание уделял сохранению архива своей семьи.

Главная «миссия» семейного портрета – быть хранителем и транслятором семейного мифа, своеобразным мостом между бытом и бытием, прошлым и настоящим в жизни семьи, рода.

Актуализация традиции семейного портрета, фамильных портретных галерей применительно к современным реалиям жизни является очень важной как в теоретическом, так и в прикладном аспектах. К сожалению, в настоящее время эту нишу в основном заняли низкохудожественные продукты массовой культуры (портреты с фотографий с помощью фотошопа) или так называемая «креативная» фотосъемка, в которой часто и намека нет на исконный смысл семейного портрета. Результатом профессиональной проектной деятельности в этом направлении станет укрепление института семьи в России, формирование у наших соотечественников, что особенно важно – у молодежи, родового самосознания и подлинного патриотизма, когда чувство сопричастности с историей Родины проходит через историю своей семьи.