Жанровая проблема не нова. Она существует с тех пор, как возникли сами оформленные элементы человеческой коммуникации, присущие любой сфере деятельности человека. Жанрами, как литературными, так и любыми другими, интересовались, исследуя их, специалисты в различных областях знания: филологи, философы и культурологи. Вполне объяснимо, что каждый исследователь осмысливал эту проблему в соответствии с «цеховыми» установками, обусловленными методологическими принципами того или иного научного направления или школы.

В современной жанрологии сохраняет свою актуальность концепция М.М. Бахтина, основанная на комплексном – филологическом, культурологическом и философском – подходе к решению сущности жанра, что придает ей универсальный характер в понимании проблемы «жанр – человеческая жизнь». Жанр, по Бахтину, – не структура, но формо-содержательное единство, он – бытийная и экзистенциальная сущность человеческой коммуникации. Бахтин не уклоняется и от традиционного представления жанра как единства тематики, стиля и композиции. Жанровый конструкт состоит из элементов целых высказываний, «относительно устойчивые типы» которых «мы и называем жанрами» [1, c. 159]. Однако ученый считает и, вероятно, прав в том, что не существует жанра вне речи, как речи не существует вне жанра, а обоих компонентов – вне процесса коммуникации, который их порождает. Жанр – это вовсе не научная спекулятивная категория, обладающая метафизической природой, он состоит в неразрывных отношениях с социумом. Все жанры так или иначе имеют речевую природу; по этому атрибутивному свойству Бахтин их назвал речевыми или первичными. Речевых жанров великое множество, они обслуживают многомерную и разнородную человеческую деятельность.

Как неоднократно подчеркивалось, отличие бахтинского понятия речевого жанра «от традиционного понятия "жанр" (например, в литературоведении) состоит в том, что у Бахтина это не просто тип однородных (или одновидовых) произведений литературы, а реплика, целое высказывание в диалоге (даже когда имеется в виду роман, повесть и т. д.) Он рассматривает речевой жанр в аспекте речевого общения – как факт социального взаимодействия людей, как соотношение и взаимодействие смысловых позиций. Именно диалогичность является определяющим признаком речевого жанра у Бахтина как единицы речевого общения и деятельности людей» [3, с. 157–158]. Таким образом, ориентированный прагматически, жанр в большей степени, нежели другие компоненты коммуникации, – «живой организм», существующий в условиях культурного общения, причем в условиях любого типа человеческой коммуникации. Жанр сам становится условием речевого взаимодействия людей, генератором мыслительной деятельности. Такой широкий семантический горизонт проблематики свидетельствует о жанре как о культурологической (шире – философской) категории.

С жанром непосредственно связан стиль, индивидуализирующий его с точки зрения автора и обстоятельств коммуникации. «Органическая неразрывная связь стиля с жанром раскрывается и на проблеме языковых, или функциональных, стилей. По существу, языковые, или функциональные стили есть не что иное, как жанровые стили определенных сфер человеческой деятельности и общения. В каждой сфере бытуют и применяются свои жанры, отвечающие специфическим условиям данной сферы, этим жанрам и соответствуют определенные стили» [2, с. 241]. Определяя существенные свойства речевого жанра, Бахтин отмечал: «Использование языка осуществляется в форме единичных конкретных высказываний (устных и письменных) участников в той или иной области человеческой деятельности. Эти высказывания отражают специфические условия и цели каждой такой области не только своим содержанием (тематическим) и языковым стилем, то есть отбором словарных, фразеологических и грамматических средств языка, но прежде всего своим композиционным построением. Все эти три момента – тематическое содержание, стиль и композиционное построение – неразрывно связаны в целом высказывании и одинаково определяются спецификой данной сферы общения. Каждое отдельное высказывание, конечно, индивидуально, но каждая сфера использования языка вырабатывает свои относительно устойчивые типы таких высказываний, которые мы и называем речевыми жанрами» [2, с. 327].

Бахтин манифестирует чрезвычайное богатство и разнообразие речевых жанров (высказываний): «Богатство и разнообразие речевых жанров необозримо, потому что неисчерпаемы возможности разнообразной человеческой деятельности и потому что в каждой сфере деятельности целый репертуар речевых жанров, дифференцирующийся и растущий по мере развития и усложнения данной сферы. Особо нужно подчеркнуть крайнюю разнородность речевых жанров (устных и письменных). В самом деле, к речевым жанрам мы должны отнеси и короткие реплики бытового диалога (причем разнообразие видов бытового диалога в зависимости от его темы, ситуации, состава участников чрезвычайно велико), и бытовой рассказ, и письмо (во всех его разнообразных формах), и короткую стандартную военную, и развернутый и детализированный приказ, и довольно пестрый репертуар деловых документов (в большинстве случаев стандартный), и разнообразный мир публицистических выступлений (в широком смысле слова: общественные, политические); но сюда мы должны отнести многообразные формы научных выступлений и все литературные жанры (от поговорки до многотомного романа). <...> Крайнюю неоднородность речевых жанров и связанную с этим трудность определения общей природы высказывания никак не следует преуменьшать. Особенно важно обратить здесь внимание на очень существенное различие между первичными (простыми) и вторичными (сложными) речевыми жанрами (это не функциональное различие). Вторичные (сложные) речевые жанры – романы, драмы, научные исследования разного рода, большие публицистические жанры и т. п. – возникают в условиях более сложного и относительно высокоразвитого и организованного культурного общения (преимущественно письменного) – художественного, научного, общественно-политического и т. п. В процессе своего формирования они вбирают в себя и перерабатывают различные первичные (простые) жанры, сложившиеся в условиях непосредственного речевого общения. Эти первичные жанры, входящие в состав сложных, трансформируются в них и приобретают сложный характер: утрачивают непосредственное отношение к реальной действительности и к реальным чужим высказываниям; например, реплики бытового диалога или письма в романе, сохраняя свою форму и бытовое значение только в плоскости содержания романа, входят в реальную действительность лишь через роман в его целом, то есть как событие литературно-художественной, а не бытовой жизни. Роман в его целом является высказыванием, как и реплики бытового диалога или частное письмо (он имеет с ними общую природу), но в отличие от них это высказывание вторичное (сложное)» [1, с. 161].

Помимо коммуникативного аспекта, чрезвычайно отзывчив жанр в гносеологическом отношении с действительностью, с которой вступает в диалогическое общение. Описание действительности начинается именно с жанра – завершенного высказывания, – глазами которого художник видит окружающий мир. «Осознание и понимание действительности совершается вовсе не с помощью языка и его форм в точном лингвистическом смысле слова. Формы высказывания, а не языка играют существеннейшую роль в осознании и постижении действительности» [3, c. 310]. Взаимопроникновение двух миров – действительного и художественного – принципиально важный момент дуалистической направленности концепции Бахтина, пишущего по этому поводу: «Нельзя разрывать процесса видения и понимания действительности и процесса ее художественного воплощения в формах определенного жанра» [3, c. 311].

Всякий речевой жанр – не только социально ориентированный конструкт, или эпистемологическая категория, с помощью которой познается и классифицируется произведение литературы. Бахтин отчетливо дает понять, что жанр «есть совокупность способов коллективной ориентации в действительности с установкой на завершение» [3, c. 312], набор методов и приемов онтолого-герменевтического, гносеологического, эстетического понимания действительности. Иными словами, жанр предоставляет определенную версию считывания информации с реальности; он обладает собственным бытием, вторичным, определяемым фундаментальным жизненным бытием. Для автора же жанр является способом бытия. Отсюда неизбежность коммуникации между сторонами-участниками жанротворения, жанровосприятия и элементами им соответствующими (действительность, автор, читатель).

Жанр настолько сориентирован с действительностью на взаимодействие, что безотлагательно реагирует на социально-историческое событие. Вступает с ним в диалог, инициируя участие в со-общении о нем. При этом он не только «утрачивает первоначальное отношение к действительности и к реальным чужим высказываниям» [2, с. 327], но сохраняя его субституцию, перенастраивается, модифицируясь в соответствии с целями и задачами жанра, которые на него возложены бытийно (генетически). Индивидуализация жанра в связи с этим является степенью участия в его преображении автором и определяется как стиль. Кроме того, свои коррективы в конструирование жанра вносятся культурно-историческими процессами и явлениями. Поэтому только лишь сущностный аспект остается в жанре неизменным, а декоративные, ситуационные акциденции в его составе приобретают новую форму, шлифовку. К таковым, например, относятся метр, ритм, мелодика, рифма, интонация – в лирике; изменение композиционной последовательности, перестановки, количество участвующих персонажей – в трагедии; образ автора, характеристика его заместителей, изменение направленности повествования – в эпических произведениях.

Также в зависимости от принадлежности к художественному методу, течению, направлению и школе происходит различное толкование жанра. Существеннейшую организационную роль в жанростановлении играют участники коммуникативного акта (высказывания): адресант, жанр, адресат. Они, вступая в различные отношения, имея разные облики, способны определенным образом влиять на характеристику жанра.

Отношение жанра с художественным произведением – очень тесное, сложное и неоднородное сотрудничество. Очевидно, что некоторые произведения генерируются только одним жанром. Естественно, они имеют малый объем и упрощенную структуру. Однако подавляющее большинство художественных произведений по структуре являются полижанровыми комплексами. И здесь все гораздо сложнее. Сложность состоит порою и в определении доминирующего жанра, и в выявлении всей совокупности жанров и их отношений и функциональной роли внутри художественного единства (целого высказывания). Поскольку первичные жанры в составе художественного произведения, которое есть не просто система набора первичных (простых) жанров, а сложное единство их, уникальная комбинация, представляющая структурный синтез высказываний, отличный от заурядной суммы последних, органически сочетающихся и оттого образующих причудливую форму, своеобразный композиционный ансамбль, не являются простыми структурообразующими компонентами, а выполняют свою функциональную роль, находящуюся во взаимосвязи с амплуа других жанров, входящих в состав сложного выказывания, каковым значится художественного произведение, то и обнаружение их в системе культурного, социального и исторического диалога – чрезвычайно сложное мероприятие. Мероприятие, стоящее того, чтобы познать механизм понимания действительности, глубже – процесс взаимодействия сознания/сознаний, как по линии собственных связей, так и по вектору: действительность – жанр – сознание.

В связи с этим необходимо подчеркнуть, что бытие жанра – это система всех характерных для его «жизнедеятельности» компонентов: форма, содержание, стиль, адресат, адресант, качество взаимодействия с действительностью. Кроме того, можно добавить генетическую природу жанра, модальность, хронотоп, локус.

Помимо того, бытие каждого литературного жанра, по-видимому, складывается и из установившейся принятой в данный исторический период картины мира, доминирующего мировоззрения, стереотипов мирочувствования, в конце концов. Начинать изучать жанр необходимо, конечно, с генетических кодов, заложенных в мифо-ритуальной природе комплексов восприятия и смыслопорождения. Согласно О.М. Фрейденберг, ритуал связан со словом-высказыванием-речью: «Говорит космос-тотем, поздней говорит божество, а там и его жрец-прорицатель, вещающий за него» [5, c. 122]. Ритуал, обретший литературную форму, сохраняет в качестве рудимента тематическое высказывание жертвоприношения (тематическое задание), композиционные элементы (ожидание, молитву, очищение, надежду на вечную память и т. д.), диалогическую природу в интенции бог-жрец-жертва. Триаде «слово-высказывание-речь» соответствует триада участников ритуального действа – «бог-жрец-жертва» – в первобытном синкретическом мышлении. Например, сквозь призму этих отношений можно рассмотреть такой средневековый жанр древнерусской литературы как летописная воинская повесть, предположив, что в экзистенциально-бытийственной основе летописная воинская повесть содержит элемент жертвоприношения, структурно вписывающийся в нее при пристальном аналитическом обнаружении. В классическом виде жертвоприношение – это внутритекстовый мотив. Но с учетом вышесказанного мы понимаем, что мотив в данном случае есть всего лишь микрожанр или первичный, по терминологии Бахтина, жанр. Все эти компоненты есть в синтезе жанровая форма жертвоприношения (литературная), которая бытийствует в сложном целом художественно-литературного жанра. Бытие жертвенности как жанровый феномен «литературного жертвоприношения» принадлежит типологически летописным воинским повестям, конституированным торжественным пафосом.

И последнее. Жанр, представленный в статусе социальной эпистемологической конвенции, в особенности, имеющий отношение к истории (например, летописи, повести, исторический документ и проч.), обладает определенной познавательной неполнотой [4, с. 381]. Она – неотъемлемый жанровый признак, кроме прочих атрибутов заложенная в нем до рождения (a priori, вследствие невозможности безостаточного познания чего-либо). Поэтому жанру вполне присуща самодостаточная природа с потенциальной проектной ориентировкой на вечное становление ради наивной попытки полного понимания и познания действительности. «Жанр экспрессивно тематизирует высказывание: замысел сказать еще несказанное, опознаваемое в ситуации общения как жизненно важное, изначально окружает жанровое» [5, с. 400], он аккумулирует знания о явном и неявном, но выразимом, истолковывает в рамках вечно становящегося (по причине диалоговой открытости и транспарентности) высказывания о мире. Потому в жанре уже предустановлено допущение некоторой доли неполноты познания мира с одной стороны, а с другой – спрессована потенциальная возможность активного познавательного начала.

Итак, без учета этих жанрообразовательных высказываний невозможно полноценно понять всю ценность литературного процесса определенной исторической эпохи, ее культуру, а значит и саму жизнь человека, его ожидания, желания, ценностные ориентиры, мировоззрение и восприятие действительности.

В рамках данной статьи мы всего лишь наметили некоторые возможные пути постижения онтологии жанра сквозь призму концепции М.М. Бахтина, которая ни в коей мере ими не ограничивается.