Творчество Дмитрия Сергеевича Мережковского многогранно: поэт, переводчик, литературный критик, религиозный философ, один из отцов русского символизма. Его изучают представители разных научных дисциплин, при этом в филологических и философских работах последних лет всё чаще поднимается вопрос о символических и мифологических сторонах творческого метода мыслителя и художника [см.: 1; 2; 3; 5; 6; 8; 15; 16; 18; 19]. В этой связи важно проследить истоки и развитие символических начал в философско-религиозных основаниях литературно-философского творчества Д.С. Мережковского.

Известно, что в самом начале своей карьеры Д.С. Мережковский увлекался позитивизмом О. Конта, Г. Спенсера, однако научное объяснение окружающей действительности вызвало у Д.С. Мережковского противоречивые чувства [см.: 14, с. 108]. Позитивизм, по словам Д.С. Мережковского, «есть утверждение мира, открытого чувственному опыту, как единственно реального, и отрицание мира сверхчувственного» [13, с. 16]. Данный принцип представлялся молодому автору весьма спорным, поскольку, отказываясь от абсолютных ценностей, человек терял смысл своего существования, перспективы духовного и социального развития. Столь же недолгим оказалось увлечение Д.С. Мережковского и русским народничеством.

Важным обстоятельством, определившим будущую карьеру Д.С. Мережковского, стало появление в литературе нового течения – символизма. Первым манифестом русских символистов явилась книга Н.М. Минского «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни» (1890). В книге говорилось о неизбежности гибели всего сущего перед феноменом смерти, а в качестве единственно реального позиционировалось «вечное стремление к несбыточному». Русские поэты смотрели на символизм как на средство художественного мышления нового типа. Противопоставляя его реализму, символисты стремились попасть в глубины метафизической сущности окружающего мира. Согласно их взглядам, он должен был строиться на воспроизведении явлений не в их материальной данности, а в виде идей, находящихся за пределами чувственного восприятия. Роль выразителя скрытых реальностей отводилась при этом символу, с помощью которого можно было выразить сложность и многообразие мира посредством художественных образов. Поэтому далеко не случайно, что почти одновременно Д.С. Мережковским были опубликованы сборник стихотворений «Символы» (1892) и ставшая программной для нового литературного течения статья «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893). Эта работа открывает новый период творчества Д.С. Мережковского (1893–1905), который принес ему всеевропейскую известность, благодаря исследованию «Толстой и Достоевский» (1901–1902) и трилогии «Христос и Антихрист», состоящей из трех романов: «Смерть Богов: Юлиан Отступник» (1895), «Воскресшие боги: Леонардо да Винчи» (1901), «Антихрист: Петр и Алексей» (1905).

В названной статье Д.С. Мережковский анализирует предшествующую литературную традицию, пытается выявить истоки нового литературного течения символизма. Он обращается к русскому народничеству. Рассматривает песни Кольцова, которые демонстрируют связь поэта с земледельческим бытом русского крестьянства. По мнению философа, поэт не только является носителем особого народного сознания, но и оказывается способным адекватно выразить связь повседневного крестьянского труда с мыслью о Боге. Комментируя эту взаимосвязь, Д.С. Мережковский пишет: «Слишком часто наше интеллигентное народничество упускало из виду эту идеальную сторону русского земледельческого быта, слишком часто оно боязливо отворачивалось от красоты и поэзии, признавая их барскою роскошью, слишком часто становилось на исключительно экономическую, мертвящую точку зрения, забывало в своих деловитых исследованиях, что дать народу Бога – это значит дать ему хлеба» [10, с. 163]. Современная литературная критика, указывал Д.С. Мережковский, ошибочно замечала только журналистскую сатиру Некрасова, наиболее слабую сторону его творчества, но есть и другой Некрасов – «великий и свободный поэт, Некрасов идеалист, Некрасов верующий в божественный и страдальческий, образ распятого Бога» [10, с. 164-165]. Подобным образом и в наследии Г. Успенского Мережковский обнаруживает соединение правды «земной» и правды «небесной», поскольку писатель не только описывал быт и традиции русского крестьянства, но и выявлял стремление русского человека к земле и Богу. И даже в позитивизме Н.К. Михайловского философ обнаруживает истоки мистицизма. «Субъективный метод» в интерпретации Мережковского – это метод творческий, ведущий к раскрытию человеческой природы. Критик признает, что Михайловский – позитивист, но «в своих ранних статьях о Спенсере, Дарвине он идеалист» [10, с. 170]. Обобщая эти наблюдения, Мережковский делает вывод, что истоки зарождающегося нового литературного течения надо видеть в работах главных представителей русского народничества. Подчеркивая «упадок» в последующем развитии современной литературы, он предлагает использовать для подъема и оживления литературного движения приёмы, в которых бы сочетались идеалистические моменты – мистицизм, категория символа и художественная впечатлительность.

Для правильного понимания этой интеллектуально-эстетической инициативы нужно учитывать и то, что поиски, которые велись символистами, были частью широких исканий, какими отмечена русская духовная жизнь той поры. Благодаря усилиям Вл.С. Соловьева, В.В. Розанова, П.А. Флоренского, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, А.В. Карташова, С.Л. Франка, Н.О. Лосского, Л.П. Карсавина и других авторов, в России создалась особая атмосфера религиозно-философского возрождения. Не удивительно, что к началу 90-х годов Д.С. Мережковский испытал, по его собственному признанию, глубокий религиозный переворот.

Я бога жаждал – и не знал:

Еще не верил, но любя,

Пока рассудком отрицал –

Я сердцем чувствовал Тебя.

И Ты открылся мне: Ты мир.

------------------------------------

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала,

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть благодарю [11, т. 1, с. 5-6].

Опираясь на основные положения теории символизма, Д.С. Мережковский разрабатывает и соответствующий категориальный аппарат. Особенно рельефно это проявляется в его известном исследовании «Толстой и Достоевский». В исследовании философа великие русские писатели представлены как носители особого религиозного сознания, открывшего новую правду о «Духе» и «Плоти». Для Д.С. Мережковского их наследие символизирует разные подходы к культурному творчеству. Вся литературная деятельность Л.Н. Толстого связана с воспеванием языческой «Плоти». Вехи биографии Л.Н. Толстого, его детские впечатления, школа, военная служба, всё это интерпретируется Д.С. Мережковским как некая игра, «подобно дяде Ерошке», как любовь к себе, к собственной Плоти. Таковы и литературные герои Л.Н. Толстого – Ерошка, Николай Левин, Платон Каратаев, Пьер Безухов, Николай Ростов, – они бессознательно несут в себе языческое начало, воплощением которого является страх смерти и жажда жизни. Они пытаются найти абсолютные ценности, но, как замечает Д.С. Мережковский, «их христианские чувства, в особенности христианские мысли Иртеньева, Оленина, Безухова, Левина... возбуждают множество сомнений» [12, т. 7, с. 183]. Духовный переворот Л.Н. Толстого, отказ от имущества и аристократическая простота дома Толстых ведут его не к новому христианству, а к «животной радости» плотской жизни, к «американской подделке христианства». Таким образом, христианское перерождение Л.Н. Толстого, с точки зрения Д.С. Мережковского, так и не состоялось. Он остался «московским баричем» высшего круга. Весь его талант посвящен воспеванию «языческой религиозности», «телесно-духовного начала».

Если для Л.Н. Толстого обращение к христианству, как считал Мережковский, было лишь своеобразной игрой, то, с его же точки зрения, для Ф.М. Достоевского христианские ценности были основой существования. Вся жизнь Ф.М. Достоевского сопряжена со страданием: он родился в бедности и всю жизнь «мучался бедностью», взошел на эшафот вместе с петрашевцами и за пять минут до казни был помилован. Болезнь Ф.М. Достоевского стала для него, как считает Д.С. Мережковский, не источником слабости, а источником творческого вдохновения. Ф.М. Достоевский перешел эту грань между жизнью и смертью, «он как бы всё время пока живет умирает» [12, т 7, с. 104]. Его герои несут в себе это страдание и глубокую религиозность, свойственные самому Ф.М. Достоевскому. Но в какой-то момент Д.С. Мережковский пришел к выводу, что Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский праведны в своей жизни не до конца. Творчество А.С. Пушкина становится и для него тем идеалом, где гармонично соединились земное и небесное, плоть и дух. А.С. Пушкин сумел приблизиться к идеалу «Святой Плоти», высшему символу культурного творчества. Д.С. Мережковский верил, что в России должен появиться поэт, писатель, способный продолжить пушкинскую литературную традицию.

В период эмиграции Д.С. Мережковский написал целый ряд работ: «Мессия», «Рождение богов. Тутанкамон на Крите», «Наполеон», «Тайна Запада: Атлантида – Европа». Но все же центральной работой мыслителя стал его труд «Иисус Неизвестный» (1932-1933). В этой книге Д.С. Мережковский стремится показать миру «подлинный лик» Сына Человеческого. Можно считать, что символизм и в этот период играет по-прежнему значительную роль в мировоззрении мыслителя. Г. Кузнецова приводит в своем дневнике важные подробности одной из бесед, состоявшейся между И.А. Буниным и Д.С. Мережковским: «Был разговор по поводу Сологуба, о котором кратко, но весьма невыгодно писал И.А. (И.А. Бунин – авт.) в прошлом фельетоне. Защищая род искусства, в котором действовал Сологуб, Мережковский сказал: «Вы можете любить или не любить, но вы должны признавать, что кроме вашего искусства, натуралистического, есть и другой род. В нем действуют не действительные фигуры, а символы, что может быть даже и выше первого. Для вас “манекены”? Но ведь и Дон Кихот манекен! А у Ибсена нет ни одного живого лица. А весь Гоголь такие манекены. Но я не отдам одного такого гоголевского манекена из “Мертвых душ” за всего вашего Толстого! А Гамлет разве живое лицо?» [7, с. 182]. Как видно из этих слов, символ, в понимании Д.С. Мережковского, является неким гносеологическим «инструментом», с помощью которого возможно выразить невыразимое – иные истины, недоступные для реализма.

Неохристианство Д.С. Мережковского [см.: 2; 4; 9, 17] родилось в условиях кризиса секулярной гуманистической традиции, что стимулировало философа к переосмыслению традиционных христианских ценностей в рамках «нового религиозного сознания». Опираясь на наследие Ф. Ницше и Вл. Соловьева, он стремился предложить новые источники культурного творчества, акцентируя внимание на традиционных для исторического христианства темах взаимосвязи плоти и духа, человека и Бога. Символ в интерпретации сторонников одноименного течения является новым средством художественного мышления; с помощью данной категории становится возможным выразить «невыразимое», сложность и многообразие реального мира, познать его метафизическую сущность. На протяжении всей своей творческой карьеры философ опирался на символическую интерпретацию действительности. Для понимания неохристианства Д.С. Мережковского важнейшими являются толкование и дешифровка таких понятий, как «Языческое и Христианское», «Грядуший Хам», «Больная Россия», «Религиозная общественность», «Святая Плоть», «Мессия», «Иисус Неизвестный» и другие образы-символы, которые нашли свое литературное воплощение в наследии русского мыслителя и стали частью его философского мировоззрения.