В изучении политических программ эпохи образования Германской империи особое место занимает история политического курса средних и малых германских государств, к которой в сегодняшней историографии наблюдается рост интереса (Стерхов, 2022; Власов, 2022). Заложенная в основу их политики идея нейтрализации австро-прусского соперничества в Германском союзе третьим элементом (так называемой «третьей Германией»^[1]) объединяла многие из этих государств, но наиболее значительными ее сторонниками считались королевства Бавария и Саксония. Во многом так сложилось благодаря инициативности и авторитету возглавлявших их внешнюю политику министров Л. фон дер Пфордтена и К. фон Шренка в Баварии и Ф.Ф. фон Бойста в Саксонии, в программах которых историки продолжают искать сходства и различия, пытаясь ответить на вопрос о внутренних причинах их неудачи. Но в то же время, сколь бы искусны и авторитетны ни были саксонские и баварские министры, определяющий вес в политической борьбе имели правители этих государств – короли Максимилиан II Иосиф и Иоганн.

Обращение к различным аспектам участия этих монархов в развитии германского вопроса между 1848 и 1866 гг. обусловлено не только значением их государств в политике «третьей Германии», но и необходимостью определенного разграничения их роли (и, следовательно, ответственности) и роли их кабинетов и дипломатов. Примечательно, что в отношении саксонского и баварского королей этот вопрос впервые был поставлен еще ими самими. Максимилиан II в начале своих мемуаров, говоря о причинах их написания, привел слова, сказанные ему историком Леопольдом Ранке: «…было бы хорошо знать и различать, что сделал князь и что – министр, ведь в сегодняшнее время часто последнему приписывают то, что является заслугой первого» (Die Memoiren König Maximilians II., 1997: 104).

Сам факт значимого участия этих двух монархов в борьбе идей и программ объединения Германии нельзя отрицать уже в силу их статуса. Хотя их правление пришлось на эпоху, когда монархический принцип в государствах Германского союза уже в целом прошел эволюцию в сторону конституционно ограниченной власти^[2], в руках этих и других князей оставался мощный инструмент в виде государственного аппарата, который все еще владел или претендовал на владение прерогативой в решении внешнеполитических вопросов. Эффективность работы с этим аппаратом (а точнее с возглавлявшими его министрами) во многом зависела от личностей самих князей: в то время как, например, король Ганновера Георг V в силу физического недуга (слепоты) не мог полноценно участвовать в управлении и был вынужден гораздо больше полагаться на своих советников и министров, другие князья (например, король Вюртемберга Вильгельм I) были излишне властными правителями, лишавшими свои кабинеты самостоятельности во внешней и внутренней политике. Максимилиан и Иоганн в этом аспекте занимали срединную позицию, рассматривая взаимодействие со своими кабинетами как почти равноправное сотрудничество, при котором и монарх, и его правительство обладали примерно схожей степенью свободы действий, хотя, разумеется, в силу монархического принципа решающее слово все равно оставалось за правившим князем.

Основными аспектами для сравнения, таким образом, выступают те, в которых у Максимилиана и Иоганна уже отмечены значительные сходства и в которых наиболее ярко заметны их личные взгляды и стиль правления: годы формирования их взглядов и становления как будущих монархов, особенности их взаимодействия с министрами, наконец, их трактовка германского вопроса и представления о том, какую роль должны играть их королевства в его решении.

Не менее важным фактором при этом являются личные взаимоотношения двух королей и их взаимная оценка. Однако из введенных в научный оборот источников определить эти взаимоотношения почти не представляется возможным: в публикациях их воспоминаний, писем и личных бумаг встречаются буквально единичные примеры их непосредственного общения, которое имело довольно формальный стиль (Kretzschmar, 1960: 124-125). В своих мемуарах Максимилиан ни разу не упомянул Иоганна; в свою очередь, Иоганн – только однажды: в 1831 году Максимилиан во время своей учебы в Берлине посетил Дрезден, и Иоганн характеризовал его как «прекрасного цветущего юношу» (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 117). Из этого, однако, нельзя сделать вывод об отстраненности или неприязни двух монархов. Принимая во внимание тесное родство их династий^[3] и частые взаимные семейные визиты, такой вариант представляется маловероятным. Тем не менее, проблема чрезвычайно слабого отражения их взаимоотношений в письменных источниках остается актуальной и требует привлечения новых архивных источников и новых исследований.

Ранние годы Максимилиана и Иоганна, формирование их увлечений и взглядов, безусловно, имели основополагающее значение для их будущего правления, и в этом аспекте между ними можно увидеть больше сходств, чем различий. Хотя оба будущих короля застали эпоху наполеоновских войн, но Иоганн в силу возраста (он на десять лет старше Максимилиана) был погружен в политические события Германии и Европы гораздо дольше и глубже. С ранних лет он находился в окружении военных и правящих фигур Саксонии и всей Европы, в том числе несколько раз (в 1807 и 1812 гг.) лично видел Наполеона, оставив о нем довольно положительные воспоминания (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 41-42). Максимилиан же, родившись в 1811 году, не мог иметь такого опыта, его детство было достаточно размеренным, в котором «последние вспышки корсиканского (лже-)титана раздавались лишь в коротких ужасных далеких образах на горизонте его детского мира» (Dirrigl, 1984: 429).

И Максимилиан, и Иоганн с детства тяготели к наукам и искусствам. Максимилиан, будучи кронпринцем, получил в детстве всестороннее образование под руководством целого ряда видных воспитателей, в том числе тирольского историка и политического деятеля эпохи наполеоновских войн Й. фон Хормайра. Затем он обучался в Гёттингенском и Берлинском университетах, где с огромным усердием погрузился в учебу, его таланты и увлечения проявились особенно ярко в изучении истории, лекции по которой ему читал лично Л. Ранке, особенно высоко ценивший дружбу с кронпринцем (Dirrigl, 1984: 468) и ставший впоследствии одним из его доверенных советников.

Ранние годы Иоганна отличало то обстоятельство, что он не был прямым наследником престола. Вместе с братьями и сестрами он получал свои первые знания непосредственно от своего отца, принца Максимилиана, который обучал их письму, чтению и счету, а также основам религии (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 40). Также в отличие от Максимилиана он не проходил обучение в университетах, но компенсировал это усердным самообразованием, к тому же он довольно рано был вовлечен в вопросы государственного управления, уже в 20 лет став членом Тайной финансовой коллегии, в 24 – ее вице-президентом, а после 1830 года вошел в состав верхней палаты саксонского ландтага. Несмотря на занятость, он уделял огромное внимание наукам (особенно праву) и культуре, в особенности литературе. Главным предметом его интересов было творчество Данте, с которым он впервые познакомился во время своей поездки по Италии в 1821 году (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 65). Интерес к этому поэту был настолько велик, что Иоганн инкогнито (под псевдонимом «Филалет»), уже с конца 1820-х гг., издавал свой собственный стихотворный перевод произведений Данте.

Стоит отметить, что приобщение Максимилиана к государственным делам происходило примерно в те же годы, что и у Иоганна, однако в силу юного возраста затрагивало в основном церемониальный аспект: в 1824 году в возрасте 13 лет Максимилиан впервые участвовал в официальной церемонии – закладке памятника в честь 25-летия правления его деда Максимилиана I Иосифа (Dirrigl, 1984: 444-445).

Стремление обоих молодых людей как к самообразованию, так и к покровительству научным и культурным учреждениям в своих королевствах впоследствии стало настолько яркой особенностью их биографий, что именно научный и культурный аспекты их государственной политики становились преобладающими как для историков и биографов (Kretzschmar, 1960: 20; Weigand, 2004), так и для современников, зачастую использовавших для Максимилиана и Иоганна обозначение «ученые монархи» (Weigand, 2004: 189).

Общим для будущих королей было и сравнительное равнодушие к престолу по сравнению с интересом к научной и общественной деятельности: Максимилиан часто говорил, что если бы не его королевское происхождение, он бы с удовольствием стал профессором (Dirrigl, 1984: 491). Иоганн вспоминал, что в юности, будучи далеко не первым в очереди на престол, он мог вернее всего поступить на военную службу, но предпочел бы дипломатическую карьеру (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 60-61).

Наконец, общеполитические взгляды обоих монархов к моменту их активного вовлечения в германский вопрос также во многом совпадали, хотя применительно к 1830–1831 гг. Иоганн оценивал господствующие взгляды в семье своей жены – то есть в семье Максимилиана – как резко антиреволюционные и консервативные. При этом свои убеждения в то время он считал более либеральными, но постепенно двигающимися в более консервативном направлении (Lebenserinnerungen Johann, 1958: 72).

В практическом аспекте, проявившемся уже во время их правления, обоих королей объединял вдумчивый подход к проблемам. В любом вопросе, который требовал их решения, они стремились как можно детальнее вникнуть в его суть, не принимая решения до тех пор, пока предмет не будет досконально изучен. Но уже здесь можно было заметить одно существенное различие. Иоганн в рассмотрении политических, правовых и иных вопросов проявлял известную последовательность и энергичность, подчас самостоятельно составляя и редактируя меморандумы, инструкции и проекты^[4]. Максимилиан же при всем его обстоятельном подходе к политическим вопросам обладал свойством, которое не раз подчеркивалось его биографами и исследователями – внутренней нерешительностью и неуверенностью.

Сам Максимилиан признавал этот недостаток, приписывая его причины частой смене воспитателей в детстве и особенностям своего характера: «Время моего воспитания завершилось, и я был, собственно говоря, не воспитан. Я всесторонне обучался и ничего не знал точно. <…> я был без юношеского задора и самоуверенности» (Die Memoiren König Maximilians II., 1997: 129). Этот недостаток привел к тому, что с самого начала своего правления Максимилиан все больше колебался в принятии конкретных решений, предпочитая сперва обсуждать их с огромным кругом своих придворных советников. Состав этого круга был весьма яркий: в разные годы в него входили выдающиеся историки Л. Ранке, Г. Зибель и В. фон Дённигес, бывший глава баварского кабинета К. Абель, министр Л. фон дер Пфордтен и многие другие (Franz, 1932: 222-223).

Революцию 1848 года можно считать политическим дебютом больше для Максимилиана, чем для Иоганна. Второй, не будучи правителем, остался в стороне от революционных событий в Саксонии, практически на положении стороннего наблюдателя (Greiling, 2004: 57), в то время как первый был вынужден возглавить свое королевство в тяжелых условиях революционного времени, что сам Максимилиан воспринимал как тяжелейшее бремя, от которого он желал бы отказаться (Hummel, 1988: 92).

Именно в 1848 году и Иоганн, и Максимилиан впервые получили возможность сформулировать свои идеи по германскому вопросу. И если саксонский принц фиксировал их преимущественно в виде редакционных заметок к проектам новой конституции (Der sächsische König, 1999: 50-55), то баварский король уже весной 1848 года при участии В. фон Дённигеса разработал и опубликовал собственный проект германской конституции. Уже в этих документах можно увидеть определенные концептуальные расхождения во взглядах Иоганна и Максимилиана на будущее устройство Германии. Комментируя проект конституции, принятый Франкфуртским национальным собранием, Иоганн вносил в него лишь отдельные правки юридического характера, не подвергая сомнению основные положения (например, титул кайзера). Максимилиан же в условиях господствующих национальных лозунгов о единой и централизованной Германии строил свой проект на категорическом отказе от единоличного правления в Германии^[5].

Та же разница заметна в отношении королей уже к прусскому проекту германской конституции 1849 года. В то время как Максимилиан поддержал мнение своего правительства, что проект Пруссии в корне неприемлем для Баварии (Weigand, 2019: 303), Иоганн в целом отнесся к проекту положительно и активно убеждал своего брата, короля Фридриха Августа II присоединиться к его выполнению (Flöter, 2004: 93).

Таким образом, в персональных биографиях двух монархов можно наблюдать значительное совпадение характеров, склонностей и способностей. Но в то же время, с начала их правления стали проявляться и различия в отношении как к политической ситуации, так и к методам и подходам к решению конкретных вопросов.

В аспекте их взаимодействия с ответственными за внешнюю политику министрами и дипломатами, наиболее точную оценку ей давали сами министры. Ф.Ф. фон Бойст, оценивая свою работу с Иоганном, отмечал довольно высокую эрудированность короля в самых разных сферах, но различал его подход ко внутренним и внешним вопросам. В одном случае Бойст противопоставлял Иоганна его предшественнику Фридриху Августу II в том ключе, что новый король был гораздо более независим в своих суждениях, и это обстоятельство ограничивало министру свободу действий и требовало от него более аккуратного планирования. Во втором случае Иоганн, который, по мнению Бойста, был не так искушен во внешней политике, вполне доверял своему министру и разделял его взгляды (Beust, 1887: 178).

Полностью противоположное мнение Бойст имел о Максимилиане, считая его боязливым, неразумным и «открытым для любых внушений» человеком, нерешительность которого он считал едва ли не основным препятствием успешному проведению реформы Германского союза (Karl von Weber, 2021: 342).

Бойстом также была подмечена другая проблема, связанная с этими недостатками короля, ставшая особенно трудной препоной, а именно – его зависимость от политических советников. Она порождала два главных изъяна. Первый из них был сформулирован Бойстом в высказывании: «Пока Пфордтен был министром, он всегда знал, как убедить своего короля, как поставить дела так, чтобы тот не мог отступить назад. Нынешний министр^[6] не имеет никакого влияния вообще» (Karl von Weber, 2021: 342). Чрезмерная зависимость Максимилиана от советников была не так заметна, когда колебавшегося короля уравновешивал более искусный и способный министр, однако если на этом месте оказывался столь же или даже более осторожный человек, чем сам король, то позиция Баварии в германском вопросе тут же становилась пассивной и крайне неопределенной.

Второй изъян заключался в самой деятельности многочисленных советников Максимилиана. Среди них были люди с не просто не совпадающими, но подчас прямо противоположными целями, между которыми могло вспыхнуть открытое противоборство за влияние на короля. Наиболее известным примером таких соперников стали министр Л. фон дер Пфордтен и историк В. фон Дённигес, которые не раз предпринимали попытки удалить друг друга от двора и лишить возможности видеться с королем; эти попытки не имели успеха, потому что сам Максимилиан не мог отказаться от помощи ни одной, ни другой стороны и даже в случае удаления от двора продолжал поддерживать с ними переписку (Franz, 1932: 224, 226-228). При этом оба этих человека считаются главными идеологами баварской политики в соответствии с идеями Максимилиана. Так, именно Дённигесом была сформулирована баварская концепция «третьей Германии», которая облекла представления короля в конкретные программные установки. Лежащий в основе этой концепции постулат исключительности Баварии неоднократно становился предметом критики в других королевствах, поскольку под предоставлением Баварии исключительного положения в органах Германского союза подразумевалось подчинение ей всех средних и малых государств, то есть ее возвышение до статуса третьей великой германской державы (Weigand, 2019: 310).

Соперничавший с Дённигесом барон Пфордтен, который был знаком с Максимилианом еще с 1840-х гг., казалось бы, должен был отстаивать более практичную концепцию для «третьей Германии», которая бы не осложняла партнерство с другими князьями, однако в реальности его идея не просто поддерживала, но и укрепляла бавароцентричную идею Максимилиана. Постоянной формулой политики Пфордтена стала трактовка Баварии как государства, которое в случае необходимости могло существовать в Европе и без Германского союза, то есть допускала недопустимое для остальных государств «третьей Германии» (Weigand, 2019: 308). Конечно, Пфордтен предпринимал попытки облечь эту идею в более умеренные и опирающиеся на сохранение союза программы, но со временем Максимилиан стал противиться этому. Осторожный король не желал компрометировать себя одиозными для Австрии или Пруссии планами, или ненужным, с его точки зрения, альянсом с другими государствами и потерей возможности лавировать в том или ином политическом кризисе (Weigand, 2019: 301-302).

Следствием этого соперничества за влияние на короля стала одновременно нерешительная политика Баварии в Германском союзе и в то же время укрепившаяся вера Максимилиана в исключительность Баварии (Franz, 1932: 242).

Этими различиями в характере и степени влияния на Иоганна и Максимилиана программ их министров и советников, однако, не могут быть объяснены мотивы в выборе ими тех или иных политических стратегий. Эти мотивы следует искать еще и в концептуальных различиях их подходов к пониманию германской государственности и возможности ее изменения, которые были усвоены ими еще до вступления на престол.

Иоганн, благодаря своей специализации в юридических науках, наиболее уверенно чувствовал себя в сфере права и поэтому подходил к проблеме Германии прежде всего с позиции юриста: он рассматривал и Германский союз, и существовавшие на тот момент германские государства как правовых субъектов, чье существование узаконено и гарантировано всеми германскими князьями, а также международными договорами, и не может быть произвольно изменено иначе, чем в ходе столь же значимых законных процедур. Любое подобное изменение для Иоганна могло вступить в силу лишь с добровольного согласия всех немецких князей (Flöter, 2004: 93-94). В этом смысле любые преобразования, будь то реформа Германского союза или консолидация «третьей Германии», были принципиально возможны при условии их всеобщего одобрения. Отсюда имелось два следствия: во-первых, эта концепция придавала огромное значение бундестагу Германского союза, поскольку именно там изменения должны были получать всеобщее одобрение, во-вторых, она открывала дорогу различным вариантам мирной федерализации Германии совместными усилиями князей. Речь шла о гибридной модели, сохранявшей внутреннюю самостоятельность земель, но передававшей центральной власти ряд важнейших полномочий для обеспечения защиты от внешних угроз (Иоганн относил к таким полномочиям ведение внешней политики, управление армией и флотом, а также общее торговое регулирование) (Flöter, 2004: 94).

Максимилиан же видел проблему через призму исторического образования, приобретенного им у Ранке, и исторических наставлений Дённигеса. Самостоятельность и границы немецких княжеств для него были не продуктом договоров и конституций, а результатом исторической эволюции, проявлением прямой и глубинной связи с древними германскими племенами. Причем эта связь у Максимилиана проявлялась именно в территориальном, а не династическом аспекте: апелляция к правам той или иной династии, по его мнению, была ненадежна, поскольку не учитывала роль исторического случая в воцарении и смене династий, в то время как территория и вотчина государств оставалась для него неизменной. В этой же исторической связи Максимилиан находил и подтверждение исключительной роли Баварии как государства, «которое больше всего сохранило от древних германских племен. Земли баварцев, швабов и франков объединены на баварской территории, в то время как великое германское племя саксов сегодня в значительной степени принадлежит Пруссии и Ганноверу» (Dirrigl, 1984: 482-483).

Исторический процесс формирования государств и их институтов от древности до современности также использовался Максимилианом как мера оценки современных ему принципов государственного устройства и управления. Помимо безусловной поддержки монархического принципа Максимилиан верил в естественность и, следовательно, истинность сословной организации государственной власти. Противоречащими историческому опыту, а значит, противоестественными казались ему требования участия большинства граждан в управлении государством, бесконтрольное расширение их прав и свобод, в этом он видел главную угрозу, исходящую не только от демократических, но и от либеральных движений (Dirrigl, 1984: 483). Подобные убеждения хотя и не делали его сторонником абсолютной монархии и ультраконсервативных порядков, но стали весомой причиной его резко негативного (в отличие от Иоганна) отношения к перспективе ущемления прав отдельных земель при федерализации Германского союза.

Это различие в восприятии особенно ярко проявилось во время кризиса 1859 года. Стремительное развитие национальных политических движений и партий, а также раскол между Австрией и Пруссией не соответствовали политическому стилю ни Иоганна, ни Максимилиана. Оба гораздо лучше и увереннее чувствовали себя в более спокойной политической атмосфере, проводимые ими курсы требовали размеренности и времени (Kretzschmar, 1960: 33). Но если для саксонского короля решение начавшегося кризиса заключалось в возвращении к единству и в восстановлении правового авторитета Германского союза (для чего он поддержал намерение Бойста консолидировать государства «третьей Германии» как главных защитников федерализма) (Flöter, 2000: 59-60), то Максимилиан воспринимал угрозу прежде всего для суверенитета Баварии, поэтому его реакцией на инициативу его собственных министров и их коллег в других государствах, сформулированную на Вюрцбургских конференциях в 1859–1861 гг., стало затягивание их одобрения и практически отказ от поддержки укрепления «третьей Германии», поскольку ее развитие в перспективе угрожало как суверенитету Баварии, так и отношениям с Австрией и Пруссией (Weigand, 2019: 307).

Эта позиция практически не менялась весь период обострения борьбы за союзную реформу. Когда в 1863 году оба короля присутствовали на съезде немецких князей во Франкфурте, то Иоганн проявил себя как наиболее энергичный ее участник, активно обсуждая каждый аспект реформы с другими князьями, в то время как Максимилиан держался почти отстраненно, предоставив основную работу сопровождавшим его министрам. В освещении событий конференции активное участие короля Баварии почти не было отмечено исследователями (Wehner, 1993: 457-461).

Наконец, еще одним следствием этого расхождения в понимании природы германского вопроса стало то, что Иоганн и Максимилиан концентрировали свое внимание на разных его элементах. Иоганн считал самой трудной и одновременно первостепенной целью реформы устройство и компетенцию союзного суда, что затрагивало болезненный для князей вопрос их суверенитета в собственных землях, а значит, требовало при разработке тщательного юридического анализа (Flöter, 2000: 56-58). Для Максимилиана же трудность осуществления реформы замыкалась на организации исполнительной власти, в которой требовалось найти компромисс между иерархией князей (учитывая, главным образом, желание повысить статус Баварии) и эффективными механизмами принятия решений. Здесь также можно видеть проявление концептуальных различий, поскольку вопрос о полномочиях союзного суда был гораздо ближе «правовому» подходу Иоганна, чем «историческому» Максимилиана.

Таким образом, с одной стороны, в политических взглядах обоих королей можно увидеть много общего. Оба они были выразителями интересов государств «третьей Германии» и сторонниками сохранения Германского союза хотя бы в качестве основы для дальнейшей интеграции немецких земель. Взаимоотношения между ними как фактическими союзниками не балансировали между союзом и соперничеством, как, например, программы и политика их министров. Но, с другой стороны, назвать их единомышленниками в полном смысле слова также затруднительно. Исходя из общей опасности утраты собственной самостоятельности, они слишком по-разному трактовали проблему. Там, где Иоганн признавал необходимость реформ и изменений, мотивируя и оправдывая их правовой необходимостью, Максимилиан видел лишь нарушение исторически сложившейся системы, что для него было либо актом революции, либо угрозой исторической миссии Баварии. В обоих случаях его реакцией была нерешительность и отход от любых обсуждаемых инициатив в пользу сотрудничества с Австрией, чей консервативный курс был более близок Максимилиану. Противоречивость политики баварского короля и его склонность к идеализированному пониманию ситуации были слишком сложными для кооперации с менее опирающейся на опыт, но более инициативной деятельностью саксонского короля. Эта несовместимость курсов двух самых весомых монархов «третьей Германии» стала в итоге одной из ее наиболее уязвимых сторон.