ЭКЗИСТЕНЦИЯ СОЦИАЛЬНОГО: В ГОРОДЕ КОШЕК ЛАО ШЭ
Aннотация
В статье предлагаются результаты исследования экзистенциальных мотивов романа Лао Шэ «Записки о кошачьем городе» как памятника социальной культуры Китая 30-х годов прошлого века. Анализируются, прежде всего, материалы романа и комментарии к роману, написанные самим Лао Шэ. Автор статьи обращает внимание на то, что роман не отличается специальными программными смыслами – не идеологичен и не создан как некая художественная калька общественного устройства Китая. В нем дают себе знать более всего социальные интуиции Лао Шэ, неподрасчетные личностные реакции писателя на события, происходящие в Китае, в связи с переживанием их как событий, исходящих из традиции этико-социального самосознания китайской культуры и возможных вопреки ей. Это и не роман-назидание, скорее – роман-переживание и роман-надежда. Дело не в том, что кошачий город представляет собою аналогию реального китайского города, как и не в том, что он вымышлен. Это город, который всегда возможен в обществе, которое перестает заботиться о себе и впадает в состояние нравственной раздробленности, простых жизненных зависимостей. Сильнее всего в этом романе – желание Лао Шэ собственными глазами увидеть Китай, в котором «ущербное становится совершенным, кривое – прямым, пустое – наполненным, ветхое сменяется новым».Ключевые слова: общество, социальное, экзистенция социального, ментальность, цивилизация, животное начало, человек
«Лао Шэ» – реалистическая, простодушная, чуть хитроватая маска, псевдоним, который создал для себя один из известных и весьма необычных мастеров китайской словесности прошлого столетия Шу Шэюй (1899–1966). Имя «Лао Шэ» (老舍) есть некоторая игра слов: оно производно от начальных букв его настоящего имени (舒慶春) и на русский может быть передано как «старина Шэ». Под этой маской Шу Шэюй прожил и пережил несколько эпох социальной истории Китая. Ни в одной из них он не потерялся, не обезличился; в каждой ему нашлось свое место. Выходец из бедной семьи, сирота, он получил основательное образование в частной школе, в которой преподавали в старинной конфуцианской манере. Едва став педагогом, учителем китайского языка и литературы и директором одной из пекинских начальных школ, он расстался с респектабельным статусом, вернулся в ученическое состояние и вольнослушателем изучал английский язык. Свой первый рассказ опубликовал после литературной революции, совершившейся в связи с событиями студенческого, изначально политического, «движения 4 мая» 1919 года, имевшего своим результатом социальный поворот в культурной жизни Китая – распространение разговорного языка байхуа, пересмотр конфуцианских этических норм и др. Вскоре после этого преподавал китайскую словесность в Лондоне, а затем в Оксфорде; стал известен своим первым романом «Философия почтенного Чжана», за которым последовали и другие. Ненадолго задержавшись в Париже и Сингапуре, возвратился в Китай и, оставаясь писателем, стал публицистом-организатором после японского вторжения. Цзинань, Циндао, Ухань, Чунцин; эмиграция на долгие годы в США (Нью-Йорк, Сан-Франциско). Окончательное возвращение на родину через считанные дни после провозглашения Китайской Народной республики. Активное пятнадцатилетнее творчество. И странная смерть, после избиения хунвейбинами во время «культурной революции», – на окраине Пекина, в озере Тайпинху. Смерть, похожая на самоубийство.
Жизнь под маской в литературе и различные роли Шу Шэюя–Лао Шэ, исполненные в жизни нелитературной, не были ангажированы какой-либо общей теорией, идеологической программой. Они свидетельствовали по большей части об искреннем уме этого мыслителя, его стилистической непринужденности и нравственном бесстрашии. Его романы ясны и символистичны – написаны с учетом той культурной традиции и тех внезапных социально-жизненных обстоятельств, в которых им пришлось появиться на свет. Эти романы экзистенциально конкретны, и поэтому они и теперь читаются как жизненные произведения, в которых легко и желательно принять участие.
Многие годы читается и перечитывается один из самых ироничных и, одновременно, укоренных в нескольких культурных традициях, его роман «Записки о кошачьем городе» (1932)[1]. В нем собирается из культурных интуиций и размышлений о реальном Китае историчный и свободный образ китайского общества 30-х годов ХХ в.
[1][7]. Русское издание: [2]. Из актуальных исследований последнего времени см., напр.: [10,. 1; 5].
Действие романа разворачивается на Марсе, где терпит крушение космический корабль. Выживает только один член команды, его берут в плен обитатели планеты – инопланетяне с кошачьими головами, жители старинной городской цивилизации кошек, которая насчитывает более двадцати тысяч лет. В древности эта цивилизация отличалась силой и независимостью; с течением времени она погрязла в себялюбии и братоубийственных дрязгах, опустилась до неконтролируемой зависимости от «дурманных листьев»[1]. Позабыв о своих достоинствах, «кошкоголовые» утратили способность к единению и уступили свой суверенитет – были захвачены «низкорослыми воинами», «айцзибинами». Лао Шэ не объясняет причин падения цивилизации – он только показывает ее, изменившую своей традиции, впавшую в состояние нравственной раздробленности, простых жизненных зависимостей. Население «кошачьего города» существует по определенным принципам, важнейший из которых – каждому следует стремиться возобладать над другим. «Кошкоголовые» в погоне за собственными желаниями нравственно дробят общество, не созидают и не воссоздают его[2].
[1] Кошачий мир изобилует дурманными листьями, которые, погружая в мир иллюзорного удовольствия, оказывают деградирующее воздействие на того, кто их потребляет.
[2] Подобное нравственное беспокойство Лао Шэ сформулирует в «Услышанной истории»: «Успешному надлежит быть хитрому…большая рыба ест маленькую, маленькая – креветок». - «凡要成功的必须掏坏；。。。。。。大鱼吃小鱼，小鱼吃虾米». 老舍。听来的故事 [9] В современном китайском языке эта фраза дополнена тем, что «…креветки питаются илом». Фраза очень популярна как в устной речи, так и в письменной форме, в том числе на различных форумах и в блогах. См., напр.,: http://blog.artron.net/space-39708-do-blog-id-167568.html , http://blog.big5.voc.com.cn/blog_showone_type_blog_id_484504_p_1.html и др.
Один из членов кошачьего общества дает такую характеристику своим соплеменникам: «Столько глупого, простого, невежественного, жалкого люда, прозябающего в бедности, покорного и одурманенного радостью дурманных листьев; как много солдат с палками, которые только и делают, что силой добывают дурманные листья и женщин; а сколько умных, своекорыстных, недальновидных, бесстыдных политиканов, которые под себя составляют планы, а об обществе и не задумываются» [7] (Перевод мой – О.Л.).
Лао Шэ, описывая положение дел в воображаемой цивилизации, не склоненэто называть своей задачей. Размышляя о себе, он отмечает: «Не имеет значения, отправляется ли искатель приключения на Луну или в ад. Он – критик или, возможно, испытывающий грусть журналист. В «Записках о кошачьем городе» исследователь, очевидно, относится ко второму типу <…>; его описание напоминает «слепое» ворчание старухи, которая отправилась на пир и вернулась домой, не наевшись досыта» [8] (Перевод мой – О.Л.).
Замысел романа порывист. Лао Шэ говорит о своей решимости написать роман исключительно иронически: «Человек, полностью лишенный мыслей, может в куче навоза найти зерна; способный мыслить человек не может довольствоваться этой кучей. И только недоучки хотят сохранить кучу навоза и при этом уговаривают мух: “Это негигиенично!”[1] <…> Вопреки ожиданиям я пошел переубеждать мух» [8] (Перевод мой – О.Л.).
[1] «不卫生» - поиероглифно переводится как то, что «не сберегает жизнь».
В 30-е гг. Лао Шэ, вернувшись из-за границы, увидел Китай в удручающем экономическом и социальном состоянии и испытал сильнейшее разочарование из-за нравственных провалов страны в военном ли, торговом или любом другом деле. «Записки о кошачьем доме» не могли не появиться, но их появление не было связано ни с каким программным расчетом [10]. Лао Шэ пишет о случайности выбора общества кошек: «Я использовал именно кошачий город <…> из-за маленького семейного происшествия – я только что принес домой маленького котенка желто-белого цвета. Уэллс в «Первых людях на луне» сравнивал социальную жизнь на Луне с разделением труда у муравьев <…> Мои люди-кошки стали людьми-кошками совершенно случайно. Если бы в тот день я принес домой кролика, вполне вероятно, что люди-кошки стали бы людьми-кроликами; при всем при этом и у людей-кошек, и у людей-кроликов все бы пошло прахом» [8][1]. Но дело даже не в выборе образа; программный расчет оказывается невозможным онтологически. По словам Лао Шэ, даже если бы он выработал идею, которую можно было предложить кошкам, она бы рассмешила их. В таком обществе серьезное отношение к идеям только забавляет. Не следует считать, что «кошачье общество» – это калька китайского общества начала XX вв. Лао Шэ не переносит человека таким, каким он его видит, в свои произведения, а позволяет реальному прототипу стать семенем, из которого произрастает образ героев. События в романе социально узнаваемы: зависимость от дурманных листьев, бюрократизм, злоупотребление властными полномочиями, присутствие иностранных государств на территории кошек и пр.; но и весьма важны позднейшие признания Лао Шэ в собственных разочарованиях – свидетельство того, что смысловой прообраз произведения был взят из реального мира.
[1] В беседе с Н. Т. Федоренко Лао Шэ уточнял особенности своего художественно-познавательного стиля, подчеркивая, что его письмо не имеет никакой заранее созданной умозрительной конструкции; в нем сохраняется свобода и событийная открытость слова, избегается речевая нарочитость: «Есть писатели, – говорил Лао Шэ, – которые наблюдают человека специально, чтобы потом сделать его героем произведения. То, что они делают, является своего рода портретом с натуры. Я не пользуюсь этим средством, а наблюдаю жизнь в более широком смысле этого слова. Конечно, прообразами моих героев являются люди, которых я когда-то наблюдал в жизни. Но почти никогда я не переносил человека на страницы своего произведения таким, каким я его видел. Прототип служит не более чем своеобразным семенем. Моя задача заключается в том, чтобы заставить это семя прорасти и дать цветы и злаки. Что же касается фактов, то и они не переносятся в произведения в готовом виде. Моя работа над ними обычно сводится к тому, чтобы простые факты обогатить, а чрезмерно сложные раскрыть и объяснить, но не опошлить их. Важна, так сказать, психология факта. Мой опыт свидетельствует: чем лучше изучены факты, чем больше накоплено материала, тем легче складывается план, тем сподручнее пишется. Поэтому изучение фактов, длительное и тщательное накопление материала – обязательное условие каждой большой работы. Для меня эта работа так же увлекательна, как и работа за письменным столом, когда произведение пишется» [6].
Окончив работу над «Записками о кошачьем городе», Лао Шэ приходит к выводу, что этот роман не слишком удачлив в социальном отношении [8]; малоэффективно писать об ущербности устоев китайской общественной жизни, разбирая недостатки кошачьей цивилизации. Впрочем, ирония позволяет безошибочно определить «человеческие недостатки». Она действенна, как нож, который извлекает наружу кровь.[1] Помогая определить диагноз, ирония «позволяет людям, с энтузиазмом взявшихся за лечение, остановиться на выборе лекарства» [8] (Перевод мой – О.Л.).
[1] («一刀见血» – взмах ножом, и видна кровь).
Роман Лао Шэ «Записки о кошачьем городе» следует понимать как памятник китайской культуры XX в., который обладает несомненной этико-социальной ценностью. Лао Шэ пишет о недолжном в обществе кошкоголовых, на которое очень похоже, но еще на стало таким историческое, действительное китайское общество. Это не роман-назидание: это роман-переживание и роман-надежда. В его порывистом, ироничном стиле дает себя знать искренняя любовь к родине (爱国热情) [10], желание собственными глазами увидеть Китай, в котором «ущербное становится совершенным, кривое – прямым, пустое – наполненным, ветхое сменяется новым <…>» [3].
Список литературы