Проблемы нематериального культурного наследия всегда считались важнейшим участком науки о медийной культуре, а культурософские векторы исследований определяли усилия представителей всех смежных отраслей гуманитарного знания, включая лингвокультурологию, коммуникологию и теорию журналистики. На стыке ряда гуманитарных и общефилологических наук работали и тамбовские исследователи, поддерживаемые коллегами из других городов и регионов России. Их труд уже получил известность в научных кругах. В частности, автор этих строк с самого начала поддержал проект и стал одним из рецензентов монографии, но тематика работы была столь глубока и обширна, что повторное чтение готового текста натолкнуло на новые мысли и более концептуальные генерализации. Цель данного отзыва – наметить некоторые новые перспективы, не подводя итоги и не расставляя точки над i.

Напомним о целях и замыслах авторов монографии, столкнувших две эпохи в истории отечественной медиакультуры: советское прошлое и наши дни. Во-первых, традиционное сопоставление эпох справедливо считается надежной методологической «ариадниной нитью», выводящей из лабиринта запутанных и весьма каверзных вопросов о смысле происходящего у нас на глазах. Во-вторых, нельзя не согласиться с коллегами из Тамбова, когда они вопрошают: «Что же произошло? Почему оказался неосуществимым социалистический проект? В чем его несовершенство? Почему 70-е стали своего рода точкой невозврата?». Для ответа на эти вопросы и потребовалось обращение к социокультурному контексту этого времени (раздел «Советское прошлое в медийной сфере»)» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 7). Казалось бы, вопросы слишком широкие и уводят в сторону от сегодняшних забот медиаиндустрии. Но нет, все мы понимаем, что сегодняшний кризис в СМИ порожден сталинским наследием и брежневским застоем. Но почему не произошло чудо Перестройки и дали сбой, подчинившись цензуре, сетевые коммуникации? – это еще предстоит подробнее осветить (завтра!) всей российской науке. Это только на поверхностный взгляд наше сегодняшнее представление о СМИ и коммуникативистике кажется полностью детерминированным достижениями НТР и тотальной дигитализацией. Споры о 1970-х годах, как показал редактор рецензируемой монографии А.И. Иванов, это споры о вечном и споры о будущем РФ. Он просто, но справедливо постулировал: «Передачи о минувшем, мемуары известных деятелей и воспоминания простых граждан наводят на мысль об аберрации памяти – свойстве, когда что-то помнится, а что-то нет» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 35). Надо прямо сказать, что забыт Великий террор 1930-х и его смягченный  («психушечный») вариант конца оттепели.

В-третьих, нельзя не согласиться с авторами, когда они формулируют проблематику большинства глав исследования следующим образом: «Многоплановые аспекты исследования современной медиакультуры, предпринятого в монографии, будут способствовать формированию нравственных ориентиров российской молодежи, развитию единого культурного пространства страны, грамотному использованию достижений цифровой эпохи <…> предпринята попытка посмотреть на проблему изменения представлений о профессии с точки зрения массовой аудитории и изнутри профессионального сообщества... На уровне регионального информационного пространства на информационную картину влияет глокализация – объединение локального контента с глобальными информационными трендами» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 8-10).

Широта проблематики не делает монографию сборником разнородных статей. Целостность тексту придает позиция авторов, с которыми не хочется спорить, но хочется добавить к их мыслям некоторые размышления, навеянные зарубежными дискуссиями о медийном модуле культуры, о константах и универсалиях науки о массмедиа.

А.М. Шестерина назвала свой раздел коллективного труда «Константы культуры в современных медиа», сделав упор на специфике медийного отображения ценностей и антиценностей, расширяя и вводя в научный оборот продуктивный термин «метапрограмма», смысл которого поясняется так: «Метапрограмму можно определить как доминирующую призму восприятия сведений. Очевидно, что одна и та же информация интерпретируется разными людьми по-разному. Воспринять сообщение полностью не может ни один представитель аудитории. Каждый выберет из сообщения нечто, интересующее именно его. Метапрограмма – это и есть тот ракурс восприятия, который определяет такой отбор» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 18). Автору этих строк уже приходилось констатировать аксиоматическую истину о невозможности полного понимания чужого слова. Текст автора (коммуникатора-отправителя) не равен тексту получателя, реципиента (аудитории). Не равны, например, текст и дискурс власти, желающей добра своему народу, с одной стороны, и недоброе молчание реципиента, с другой. Народ, как правило, безмолвствует, и, как правило, не одобряет. Это аксиома коммуникативных процессов в любой стране, поэтому говорить о процессах массовой коммуникации в РФ стоило бы более открыто, не пряча лицо гражданина под маской высоколобого академизма или лицемерного «одобрямса». А.М. Шестерина делает верный вывод, радиус воздействия которого значителен и перспективен: «Современные медиа в процессе сохранения и распространения культурных кодов опираются на традиционные, константные элементы культуры» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 30). В дальнейшем напрашивается расширение медийного круга архетипических сюжетов и образов; например, любопытен архетип «Крошки Цахеса» как вариант сказки о голом короле, что звучит сегодня особенно актуально. В ходу сюжеты пушкинских историй о Пугачеве и Годунове, вспоминается сюжет и фабула истории доктора Фауста, звучащая алармистски в наши дни. Еще далеко не исчерпан когнитивный ресурс таких вечных и мифологизированных имен, как Дон Кихот, Гамлет, Дон Жуан, Сизиф, Дамокл, Прокруст, Емеля, Соловей-разбойник и т. д. Да и современное неофольклорное творчество журналистов порождает массу прецедентных феноменов, достойных внимания теоретиков массмедиа.

Метафоризированная терминология тоже в ходу. Приведенные в монографии образные схемы и универсалии позволят в скором будущем восстановить и развить мысли отечественных теоретиков культуры (М. Бахтина, В. Проппа и др.), применяемые в коммуникологии пока еще скромно. А.М. Шестерина работает в русле и духе структурно-типологического подхода В.Я. Проппа, что дает ряд положительных результатов, стирающих грань между столичной и провинциальной наукой.

Нельзя пройти мимо новаторской работы Е.А. Зверевой, автора третьего раздела первой главы «Медиаиндустрия в системе креативных индустрий». Как всегда, в работе Е. Зверевой привлекает дотошность анализа ключевых понятий и оперативность отклика на запросы науки. Вот лишь одна цитата: «Понятие “креативные индустрии” <…> включает в себя культурные индустрии, что обусловлено функционалом креативной индустрии, создающей как товары и услуги, так и культурные ценности. Ключевыми характеристиками креативных индустрий являются творчество и культурные знания как ресурсы производства продуктов и услуг, имеющих социальное и культурное значение; создание объектов интеллектуальной собственности и продуктов экономической ценности, обеспечивающих рост качества жизни общества… Исследование медиаиндустрии в системе креативных индустрий доказывает ее структурообразующее значение» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 78). Конечно, при всех разнородных толкованиях терминов, которые стали объектом внимания Е. Зверевой, очевидно, что все они прямо или косвенно включают в свою сферу концепт гедонистического мировосприятия, ставящего перед человеком гамлетовскую дилемму: жить ради социальной идеи и личного долга, что хорошо, или выбрать путь удовольствия, наслаждения самим фактом и онтологической гармонией бытия, толкуемого как самодостаточное оправдание существования, что тоже неплохо? Диалектическое совмещение двух ценностных ориентаций возможно, но оно не лишено противоречий. Креативность и творчество, как показано в монографии, далеко не всегда синонимичны, да и об их неслиянности надо писать с оговорками. Философский подтекст технологического рассмотрения конкретных вопросов креативного подхода к работе журналистов объединяет пафос труда Е.А. Зверевой и О.Е. Видной, которую больше волнуют проблемы идентичности и самоидентификации профессиональных журналистов. Автор раздела «Современная медиакультура и профессиональная идентичность журналиста», в частности, пишет о распространенности самоцензуры, о молчании журналистов, уподобляющихся молчащим ягнятам из сакраментального фильма. Мысль о воспитании свободных и независимых профессионалов пронизывает весь рецензируемый труд. Слово «деформация» звучит явно (в выводах О. Видной) и в подтексте у многих авторов. Это правильная мысль, хотя и выражена она в духе агнцев, а не пастырей, если вспомнить метафору Г. Бёлля.

Не будучи специалистом в вопросах рекламы, автор этих строк все же хотел бы уделить им внимание как существенным для понимания охарактеризованных медийных дискурсов. Было бы большой несправедливостью умалчивать о солидном вкладе в успешный проект таких исследователей, как А.В. Прохоров, И.Ф. Чепурова, А.Е. Коцерубов, С.В. Гуськова и других специалистов. Зная об усилиях А. Прохорова в сфере образовательного брендинга, можно лучше понять интенции автора раздела «Цифровые коммуникации “бренд – аудитория” в контексте современного медиапотребления». Как и другие авторы монографии, А. Прохоров закономерно присоединяется к обсуждению специфики медиапотребления. Кстати, о медиапотреблении. Сделаем небольшое лирическое и теоретическое отступление.

Приведу фрагмент из интересной части монографии, связанной с цифровыми данными о предпочтениях россиян в этом вопросе. Вот слова С.В. Гуськовой: «До 83 % молодых россиян черпают информацию из телепрограмм, из интернета – 38–51 %, прессы – 15–28 %, радио – 14–25 %, книг – 8–11 %; газеты и журналы больше других читают жители городов с населением от 50 до 250 тыс.» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 195). Многолетние опросы воронежских студентов, беседы с молодыми людьми, проводимые автором этих строк в 2000–2023 гг., абсолютно однозначно свидетельствуют о перетекании молодежи из сферы ТВ в сферу Сети, о чем говорят и данные других ученых, в частности, из МГУ. В последние пять лет число читателей печатных изданий и телезрителей резко сократилось, что очень грустно. Не может их быть 83 %. Робастность статистики, откуда бы она ни шла, не вызывает доверия. Также сомнительны статистические данные о медиапотреблении «жителей городов с населением от 50 до 250 тыс.».

У экранов сидят в основном домохозяйки и пенсионеры, если судить  по реакции хозяев медиабизнеса. Молодые здоровые люди заняты, к счастью, иным. Кстати, о количестве времени, затраченного на поглощение медиапродукта. В рецензируемой монографии приводится как надежная цифра – 7,5–8 часов в день (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 184). Да, это так, если считать медиапотреблением нахождение в помещении, где включены радио, телевизор или компьютер. Но что толку в подобной «надежной» количественной характеристике!? Повторю свой постулат: робастность статистики, откуда бы она ни шла, не вызывает доверия и в отношении влияния ТВ на мозги молодежи, очень немногие из них уважают (смотрят) ТВ сегодня. Отсюда главный совет авторам монографии: больше доверяйте качественным методам анализа социологических данных, или, как говорил философ, имей мужество доверять разуму своему.

Но вернемся к А. Прохорову. Раздел монографии, озаглавленный «Цифровые коммуникации “бренд – аудитория” в контексте современного медиапотребления» надо признать наиболее приближенным к идеалу представлений современной науки о продвижении имиджа и бренда в условиях дигитализации (родственный, но не идентичный термин «диджитализация» все больше используется в иной сфере). А. Прохоров пишет, что «эволюция интерактивности средствами дополненной реальности (неловкая стилевая форма автора раздела. – В.Х.) детально представлена в работе Бретта Кинга “Эпоха дополненной реальности”, в которой анализировалось “влияние встраиваемых и персональных технологий на жизнь человека, его поведение”». Б. Кинг, по словам А. Прохорова, предлагает обозначать текущий период «эпохой HOMOAUGMENTUS, или эпохой дополненной реальности» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 224). Речь у Б. Кинга шла о «принципиально новых способах взаимосвязи и взаимодействия, которые будут управлять миром». И этот укрупненный масштаб философического рассмотрения проблем рекламного бизнеса и массовой коммуникации в системе «бренд – аудитория» делает работу А. Прохорова современной по методологии и актуальной для практики. Такой подход вызывает больше понимания, чем тезисы в работе С.А. Никоненко, который пишет об интересах молодежи и считает, что наше государство находится «в поиске новой “уваровской триады”. Истина где-то рядом. Однако ключ к победе в деле молодежного просвещения – это историческая и всесторонняя защита исторической памяти» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 188). Автор прав, когда он видит и описывает такие факты, как «политическая апатия и упадок веры в свое государство» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 188), но в чем суть «работы власти и общества в построении светлого будущего новых поколений», так и остается неясным. Хотелось бы возразить коллеге и по сути мировоззренческих постулатов. С.А. Никоненко с пафосом утверждает: «Запрос общества на правду как никогда актуален» (Медиакультура цифровой эпохи…, 2022: 189). Верно. Но тут же автор верной фразы уходит от философской мысли в сторону экономики и пропаганды, говоря об общих и по сути банальных вещах. А жаль. Ведь продолжение дискуссии заключается в простом вопросе: властные структуры запрос на правду удовлетворили? Вопрос риторический, но уход от него, как и умолчания уважаемых коллег, – это и есть искажение призмы восприятия действительности. Спор в этой ситуации стал бы развитием социальной науки, вкладом в учение о журналистике. Многие годы работы с молодежью показали, что новые поколения отличаются даже большим прагматизмом, нежели представители старшего поколения. Политика их не так волнует, как рисуют СМИ. Изучать поэтому нам надо не идеализированные конструкты, а коммуникационно-цифровые технологии СМИ в аспекте небывалого ужесточения цензуры, только так можно продвинуть медиаведение как идеологическую дисциплину. Научную дисциплину.

Конечно, радостно, что монография базируется на прочном статистическом материале, что этот материал основан на проведенном в 2021-2022 гг. исследовании студенческой аудитории Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина. Исследование, согласимся с коллективом авторов, позволяет сделать вывод о том, что у современной молодежной аудитории особые константы в медиапотреблении, отличающиеся от предпочтений аудитории в более ранние периоды. И тем не менее, перспективы дальнейшей работы есть. Думается, что прогнозы относительно устойчивых медиапредпочтений аудитории частично оправдаются, а во многом будут исправлены стремительно меняющейся жизнью… Вот и линия эпистемологического горизонта перед нами: сделано все в целом прекрасно, однако жизнь вносит коррективы в методологию и практику анализа, а это значит, что следующий проект обязан еще больше ориентироваться на научные стандарты и не упираться в прагматику момента.