Пиноккио не столь частый «гость» философского, да и вообще научного дискурса, сколь персонаж кинематографа или мультипликации. На русском языке нам удалось найти двадцать шесть публикаций, посвященных Пиноккио. Из них наиболее близки к философской интерпретации только семь (Спутницкая, 2023; Кобленкова, 2022; Акимова, 2014; Яновская, 2018; Сагачеева, 2023; Клейман, 2021; Попова-Бондаренко, 2018). Публикаций на английском языке несколько больше, однако также нельзя сказать, что эта тема является популярной.

Вместе с тем, известный современный философ Джорджо Агамбен посвятил этой теме свою книгу, сопроводив ее подзаголовком «Приключения деревянного паяца, дважды прокомментированные и трижды проиллюстрированные»: здесь имеются в виду предшественники Агамбена в толковании сказки Коллоди писатель-авангардист, критик Джорджио Манганелли, философ и историк религий Элемир Золла, а также создатели канонических иллюстраций к сказке Энрико Мадзанти, Карло Кьостри и Аттилио Муссино. И Агамбен в ходе своего рассказа постоянно перемещается между изданиями, иллюстрациями и комментариями, пытаясь найти некую истинную историю деревянной куклы, рассказанную Коллоди, или выявить ее подлинный смысл. Отметим, что часто безрезультатно, как это происходит, например, в самом начале, при выяснении обстоятельств рождения Пиноккио. Они так и остаются неизвестными за исключением времени года и места.

Эзотерика повседневности

Вероятнее всего, родился он зимой и в аду. По крайней мере, сам Пиноккио неоднократно говорит об этом. Агамбен же приводит комментарий Элемира Золла о том, что смерть и ад сопровождают в виде более или менее явных отсылок всё произведение. Так, сам Пиноккио сделан из сосны, вечнозеленого дерева, «бросающего вызов зиме, а значит – смерти» (Агамбен, 2024: 20). Полны метафорических смыслов сюжеты проглатывания китом, дальнейшего превращения в осла и встречи змея (Агамбен, 2024: 22). Темы смерти и перерождения сопровождают читателя на всем протяжении сказки, однако Агамбен предостерегает от ее эзотерического понимания. Это будет ошибкой, поскольку речь не идет о тайном, скрытом знании, которое через испытания приобретает некий посвященный. Речь можно вести, скорее, о вывернутом наизнанку посвящении, когда эзотерическое растворено в повседневности, в самых обычных вещах и банальных событиях. Такими являются злоключения Пиноккио, преследующие его с самого начала. Встреча с говорящим сверчком в контексте поиска пищи; испытания, произошедшие по дороге в школу или когда он сбегает из дома. На всем протяжении книги Агамбен повторяет этот тезис о растворении эзотерики в повседневности, и речь идет даже не столько об отсутствии тайного знания, сколько о нежелании Пиноккио его получать и изменяться.

Существование между

Именно так можно назвать еще одну тематическую линию в книге. Само рождение Пиноккио сопровождается странной фразой: «Жил-был обрубок полена». И Агамбен прав, что логичным было бы предположить стандартное повествование о короле, который некогда жил и определенным образом был. Однако вместо короля возникает совсем не сказочное, а, можно сказать, обыкновенное полено. Перед нами сказка, которая не является сказкой. И персонажи в ней тоже двойственные, поскольку «ничто не является тем, чем оно нам представляется: дерево – не дерево, друг – не друг, осел – не осел, фея – не фея, сверчок – не сверчок…» (Агамбен, 2024: 35-36). И сам Пиноккио перемещается между мирами, сказочным и обычным, совершая превращения и претерпевая испытания.

Отдельно стоит сказать о перемещении. Оно есть не что иное, как путешествие, с одной стороны, близкое к действительно эзотерическим испытаниям посвященного. Особенно в тех моментах, которые в произведении связаны с превращением Пиноккио в осла и последующим спасением и возвратом в свою деревянную оболочку. Или в сюжетах, когда он оказывается съеденным китом или акулой, в чреве которой встречает своего отца: здесь отсылки не только к известным библейским мотивам, но и гораздо более широкие.

Важно то, что Пиноккио не желает меняться и извлекать уроки. В этом его главное отличие от посвящаемого, который желает преобразиться через испытание или новое знание. Наш главный персонаж хочет просто развлечься или проявляет свою плутовскую натуру. Ее он и хочет сохранить, являясь деревянной куклой, но одновременно и почти живым мальчиком, а с другой стороны, он мальчик, именно так его называют некоторые, но не вполне живой. Это действительно существование между двумя мирами.

Путешествие и прообраз туризма

Именно собственная природа толкает Пиноккио на путешествия. Если сложно определить жанр произведения, то можно довериться самому повествованию и назвать его путешествием. Агамбен пишет об этом так же, как о туристической прогулке, в отношении той части, когда Пиноккио оказывается в стране Болвании, ведомый котом и лисой: «Двое жуликов проводят Пиноккио через эту местность, устраивая ему “крайне поучительную туристическую прогулку”, с одной лишь целью: показать то, чего он в любом случае увидеть не сможет» (Агамбен, 2024: 133). Или увидеть то, что не сможет его изменить. Это снова приключение, которое не меняет самого героя. По крайней мере, не влияет на саму его суть, ведь знакомство с Фитилем, мальчиком по имени Ромео, приводит его в Страну увеселений и в итоге меняет только внешне. Причем само имя Ромео восходит к имени человека, совершавшего паломничество в Рим. И от паломничества к Стране увеселений также лежит прямая дорога смысла, от серьезного путешествия к путешествию ради увеселений. Достаточно добавить идею секуляризации и дисперсной сакральности – и мы переходим к современному туризму (Борисов, 2016).

От животного к человеческому

Библейскими мотивами последнего приключения Пиноккио в чреве кита заканчивается его история нахождения между двух миров. С его избавлением также подходит к концу и его беззаботное состояние перемещения или путешествия. Он становится человеком и приобретает всю совокупность обязанностей, относящихся к обычному мальчику. Собственно, таким он и становится. И если искать главный смысл этой книги Джорджо Агамбена, то он может быть заключен именно в таком выводе о главном антропологическом механизме разделения и соединения животного и человеческого: ограничении и слиянии этих двух начал. Так Пиноккио продолжает уже достаточно долгую историю homo sacer, которую Агамбен рассказывает нам.